Array Журнал «Если» - 2009 № 1

А я лежала и слушала песни Ливизы о восходе, пастбищах, прогулках в поле – именно те песни, которые мы поем, когда молоды и полны сил.

Влюблены.

Сон не приходил, покой не приходил.

Я повернулась, и Чува мгновенно шевельнулась, а Грэма застонала. Я не даю им заснуть. И неожиданно я преисполнилась решимости остановить все это. Пойду туда и верну свою подругу.

Я бесшумно вылезла из-под фургона.

Все было тихо. Замолчали даже птицы и насекомые: ни звезд, ни луны. И все же мне почудились какие-то звуки.

Я встала на дыбы, чтобы выглянуть из-за щитов, и увидела на горизонте свет и поднимавшийся к небу белый дымок. Сначала мне показалось, что это остатки непогашенного пожара, но потом поняла: трава горела с другой стороны. Неужели я слышала выстрелы? И мяуканье?!

Я уже хотела поднять тревогу, когда ко мне подошел Форчи.

– Фуфуфум, – тихо произнес он. – Это Кот дерется с Котом. Наши преследователи забрели на территорию другого прайда.

Мои плечи словно покрылись льдом. Мы стояли, наблюдая и прислушиваясь, и наши настороженные уши, казалось, притягивали звуки.

Битва между Котами.

– Ты можешь еще немного поспать, – сказал он. – А я предупрежу Ливизу, чтобы прекратила пение.

Но я уже не знала удержу:

– Мне нужно вбить немного здравого смысла в голову этой женщины!

– Удачи!

Форчи отодвинул повозку, чтобы дать мне пройти.

– Будь осторожна.

По мере того как я приближалась к фургону, шум становился громче: рычание, рев, плач, шипение, как при лесном пожаре. Словно весь окружающий мир сошел с ума.

Я молча побрела по тропе, заранее репетируя свою речь. Все, что я должна ей сказать. Я попрошу ее вернуться к Чуве и табуну и позволить Кошке самой бороться за выживание. Я скажу ей: выбирай, я или эта Кошка. Я заставлю ее вернуться. Заставлю быть благоразумной.

Я была уже на полпути, когда облака, закрывшие луну, разошлись, и я увидела ЭТО.

Сначала мне показалось, что Ливиза просто обихаживает ее. Обихаживает?!

Меня затошнило при мысли о том, чтобы гладить и расчесывать что-то, воняющее смертью и кровью.

Но я ошиблась. Кошка не ела два дня. Раненая и голодная, она теряла силы. А у Ливизы из грудей сочилось молоко.

Я увидела, как она кормит грудью Кошку.

Земля подо мной покачнулась. Я не подозревала, что на свете может существовать подобное извращение. Никогда не слышала о том, чтобы Лошадь решилась на такое. Но что это за пугающее превращение? Превращение вида, матери, ребенка? Моя Чува голодает, а эта Кошка, это чудовище питается конским молоком? И Ливиза кормит ее, словно любящая мать?

Меня едва не вырвало.

Я подавилась, тихо вскрикнула, споткнулась и закашлялась. Наверное, эти двое встрепенулись и увидели меня.

Я развернулась и галопом помчалась обратно, повторяя снова и снова:

– Мерзость, мерзость, мерзость!

Должно быть, я завизжала и услышала ответные, доносившиеся из лагеря крики. Ко мне подковыляли Венту и Линдалфа.

– Аква, дорогая!

– Аква, что стряслось?

Глаза у них были злые.

– Что она наделала теперь?

Они жаждали услышать дурные вести о Ливизе.

Я рыдала, вопила, завывала и пыталась отбиться от них.

– Она не отдает свое молоко Чуве, зато кормит Кошку!

– То есть как это «кормит»?

Я не могла ответить.

– Охотится. Да, мы видели. Убивает птиц для этой твари!

– Мерзко. Ты права, бедняжка Аква!

Я с трудом вдохнула, но голос мне изменил, и вместо слов из горла вырвался визг.

– Это не охота!

Изо рта пошла пена и вместе со слюной разбрызгалась по губам и подбородку.

– Уф-ф-ф!

В этот момент я желала, чтобы трава колола ее тысячью игл. Чтобы в глотку ей насыпали горящих углей. Чтобы ее сожрали. Чтобы пришли Коты и осуществили все свои жуткие угрозы. Да-да-да, разорвите сначала Кошку, а потом Ливизу! Пусть зовет меня и услышит в ответ:

– Ты это заслужила!

Рядом оказалась Грэма.

– Аква, успокойся. Ляг, – примиряюще заржала она. Я плюнула в нее, выпуская наружу дремавшую в душе бурю. И снова взвизгнула, охваченная страхом, ужасом и чем-то вроде тошноты.

– Она кормит Кошку грудью!

Молчание.

Потом кто-то хихикнул.

Я боднула головой ту, которая, по моему мнению, имела наглость засмеяться.

– Кормит грудью. Взрослую Кошку!

Грэма ничего не сказала.

– Слышала когда-нибудь о таком, повитуха?! – заорала я на нее. Мои глаза округлились, зубы заныли от желания вонзиться в плоть. Я была обозлена на всех и вся.

Грэма отступила. Форчи вышел вперед:

– Что тут за шум?

Я все рассказала. Подробно. Каждую деталь. Венту укусила меня за хвост, чтобы удержать на месте. Остальные терлись об меня носами.

– Бедняжка. И это ее подруга!

– Довольно! – велел Форчи и, повернувшись, зашагал к фургону Ливизы.

– Он прав, – кивнула Венту. Старый Пронто схватил винтовку.

Мы последовали за Форчи с шумом, подобным каменному обвалу.

Ливиза и Кошка стояли в фургоне, выжидая.

– Отдайте винтовки, – велел Форчи.

– Мы не можем…

– Я не прошу. Я приказываю.

Ливиза смотрела на него так, словно лунный свет по-прежнему светил ему в лицо. Вздохнув, она протянула ему винтовку.

– И ту, что у Кошки…

Ливиза покорно отдала ему оружие.

– А теперь вылезай из фургона и иди в табун.

– А Мэй?

Такое сожаление, такая теплота, такое сочувствие к кровожадному зверю!

Слюна свернулась, сердце увяло, во рту стоял вкус желчи.

– Она взяла Кошку себе в подруги. Я не хочу, чтобы она возвращалась.

Голова Ливизы дернулась. Во взгляде застыло изумление.

– Все ее выдумки! Все ее ложь!

Я ощутила, как поднимаюсь на дыбы, и взбрыкнула. Взбрыкнула, чтобы убежать от собственного сердца, от всего, что видела, от того, что так терзало меня. Я устала. Была напугана. Хотела, чтобы она была, как все.

О, наше детство, когда мы, украшенные лентами, галопировали по холмам!

– Она готова скормить мое дитя этой проклятой Кошке!

Снова поднявшись на дыбы, дергаясь, я издала звук, подобного которому не исторгала раньше. И не знала, что способна на такое.

Все равно что рожаешь, а ребенок идет горлом. Некая жуткая извивающаяся тварь, сплетенная из звука, который необходимо родить. И она вышла из меня, слепая и безголовая. Неустанная, воющая родовая схватка, забрызгавшая всех пеной, словно я была морем.

Они завелись.

Даже Форчи.

Все.

Мы объединились, закрывшись, как ворота. Прижимаясь друг к другу плечами и боками. Мы нагнули головы. Мы наступали. Ливиза взглянула мне в глаза и была смята. Раздавлена. Уничтожена. Она знала, что ее ждет, хотя я еще ни о чем не подозревала. И знала, что зачинщицей всему была я.

Продолжая наступать, мы толкнули носами фургон. Подставили под него головы и перевернули. Ливизе и Кошке пришлось выпрыгнуть. Они неуклюже пошатывались, чтобы сохранить равновесие.