В мире фантастики и приключений. Выпуск 9. Белый камень Эрдени. 1982 г.

– Действительно… Я сейчас…-И заскакал к акведуку.

Мальчишка ждал. Минута, две, три… Мужчина не появлялся. Он подождал еще и заглянул в трубу. Там никого не было. Мальчишка взбежал на насыпь и сразу увидел мужчину, выходящего из развалин. Он был в плаще и шел к станции.

…Глуховато и мягко стучат колеса. Поезд идет в узком коридоре березового леса. Летит навстречу зеленоватый глаз светофора. Вот звук колес меняется: звонче, веселее,- перелесок, поле, простор. Солнце бросается под колеса. И опять лес-сосны: покачиваются степенно, ходят верхушками. И густой запах смолы. И вновь простор. Деревушка на взгорье. В облаке пыли-стадо коров. Он стоит на площадке вагона, выпростанной на волю ладонью ловя ветер.

Трубно орет электричка, проносясь мимо шлагбаума.

За шлагбаумом нетерпеливо пофыркивает грузовик. Девчата в кузове. Они машут и кричат что-то. И колеса лепечут непонятное, сбившие; с ритма на стрелке…

– Это уже было,- вздрагивает Дим.

Так же неслось, струилось, пахло, грохотало…

Опять мельтешит березовая рябь.

И вдруг все проваливается. Куда-то уходят и запахи и цвета. И тогда кажется, что он существует отдельно, а мир где-то отдельно от него-в холодном зеркале. Странное чувство отупения и зыбкости. И пугаясь этих провалов, он прислушался к чему-то в себе.

Он подумал о Лике.

Ему вспомнилось, как они вчера шли из театра бок о бок по гранитным плитам канала. В воде ртутно колыхалась лунная рябь. Их плечи, касались друг друга…

Вчера?… Что за белиберда! Это за гранью рассудка.

Он подергал себя за торчащий на темени вихор,- это как-то всегда помогало ему в затруднительных случаях. Быстро оглянулся. На площадке стоял полковник и курил.

– Не угостите папироской? Спешил на поезд…

Полковник вытряхнул из пачки папиросу, чиркнул спичку:

– Последняя, не загасите.

– Спасибо.- Осторожно, пряча огонь в ладони, прикурил.

Судорожно глотнув дым, перекинул папиросу во рту, Спичка горела, обугливалась, загибалась.

Огонь коснулся кончиков пальцев.

– Вы… вас…- удивился полковник.- Вы обожглись?

– Ничуть.- Скомкал пальцами остатки горящей спички,

"Вот еще фокус- боли не чувствую!"

Соскочил на платформу, не дожидаясь, когда поезд остановится: он ехал без билета и нервничал. Только что отплясал дождь, и от платформы шел пар. Вышел на шумную, многолюдную улицу. На углу продавали газированную воду. В кармане завалялся случайный гривенник.

И не так уж хотелось пить, но надо было собраться с мыслями, и он стал в очередь.

– Без сиропа, пожалуйста, один.

Через весь город шел пешком. Даже интереснее. Тем более что совсем не к спеху. Это он отчетливо понял, подойдя к дому. Он ходил взад и вперед мимо парадной, не решаясь войти. Из скверика через дорогу можно было заглянуть в окна во втором этаже. Они не были занавешены полотняными шторами. В солнечные дни Лика всегда их задергивала. Она говорила: выгорают обои.

Он нащупал в кармане ключ.

Взбежал по лестнице.

Хотел открыть, но почувствовал, что не может так BOi войти, как всегда. Он потянулся к кнопке звонка. Шагнул в сторону…

Кажется, вчера еще они шли по плитам канала, в воде кувыркался остророгий месяц. Потом пили кофе. Она научила его пить черный кофе. Ему это нравилось, потому что нравилось-ей…

Лика открыла не сразу. Смотрела чужими глазами.

Вдруг отпрянула. Попятилась, пропуская его. Глядела недоверчиво, панически.

– Ты? Правда?-спросила она с ужасом и сомнением. И тотчас же вся сжалась.

– Прости, Дим, я не…- Она проглотила слова.- Я немножко приберу.

Она скользнула в комнату, крепко притворив дверь.

Это было нелепо, будто он пришел не к себе…

Она выдвигала ящики, что-то швыряла. Наконец вышла.

– Заходи же,- сказала она, судорожно глотнув воздух и словно недоумевая, чего же это он там застрял.

Она отошла (ему показалось: отскочила) к окну.

И стояла, чуть покачиваясь и тревожно скосив глаза на него.

Он прикрыл дверь, шагнул к ней. Она тихо вскрикнула, выбросила руки, как бы отталкивая его своими узкими ладонями.

– Нет-нет… Этого не может быть…

– Что ты, Лика. Это действительно я.-Доказывать, что ты есть ты, было явно абсурдным, и он пошутил:- Хочешь, ущипну?

Растерянно подергал себя за хохолок на макушке.

И этот жест, такой знакомый и привычный, может быть, несколько успокоил ее.

– Сядь там.- Она повела глазами.

"Детский сад",- подумал он, опускаясь в маленькое креслице с запрокинутой назад спинкой.

– Чешское? - спросил Дим.

– В театре знакомый столяр сделал. Я играла в чешской пьесе…Хотя откуда тебе знать?… Она ведь всего три года назад поставлена у нас в театре… (Дим вздрогнул). А ты… Там тоже, между прочим, героиня является… потом…

Лика зябко поежилась, передернула острыми плечами.

В руках у Дима оказался деревянный жирафенок с удивленно торчащей на длинной шее головой-нашлепкой.

Он вертел этого жирафенка, улыбаясь. Ему дико хотелось подойти к Лике, прижаться к ней…

Лика ушла на кухню и вскоре вернулась, неся перед собой медный сосуд на длинной палке. Налила ему кофе. Подала кексы. Нервно ходила на почтительном расстоянии но комнате, прикладывая к щекам свои пальцы-истощенные и суховатые, они напоминали церковные свечи. Теперь он разглядел, что она изменилась, отяжелела кожа на подбородке, переносье прорезала глубокая морщина.

– Милый Дим, если ты-действительно ты, то выслушай меня… Я понимаю,-говорила она теперь своим поставленным сценическим голосом,-ты пришел к себе в дом… Ты так думаешь… То есть… я не то хотела сказать… Как тебе…

Она вдруг остановилась, прислушиваясь к чему-то в коридоре. И опять ходила - размеренно. Сжимала пальцами виски.

О чем она? Он не мог осознать, о чем она. Сквозь сумятицу слов вдруг понял одно, страшное: она гонит его. Просто гонит.

– Ты разрешишь мне допить чашку кофе?

– Ну зачем?-с укором воскликнула она.-Ты взрослый человек… У тебя есть хоть капелька здравого смысла?

– Нет,- сказал он, заводясь.

– Подумай о себе… Тебе же никто не поверит… Тебе, видимо, надо переехать в другой город, если уж так случилось… Может быть, под другой фамилией… Милый Дим…

Дим заметил, что из-под секретера торчит ночная туфля. Она была огромная, со стоптанным задником.

"Уйду.- Он тер ладонью лоб.- Сейчас, сейчас. Все очень уж сразу… Еще вчера… Вчера?… Какой бред!" Для него это действительно было "вчера". Он, кажется, сказал это вслух.

– Что вчера? Ты теперь даже не прописан. Да не в этом дело… В чем ты меня подозреваешь?… не смотри на меня такими ужасными глазами, а то я заплачу… Я ведь сама тебя… вернула…

– Я не знаю, для чего ты это сделала… Здесь ведь не скажешь спасибо или благодарю. Только я думаю все: почему ты не сделала это сразу, тогда?… Я даже не знаю, сколько лет прошло-три, пять?…