Роберт Шекли - Абсолютное оружие (сборник)

Потом нащупал его пульс. Ирландец остался жив, но несколько часов проваляется без сознания. Когда он придет в себя, у него не будет ни спутника, ни королевства.

«Очень жаль», – подумал Бартолд. Но при сложившихся обстоятельствах возвращаться вместе с Байртром рискованно. Проще одному зайти в «Межвременную» и взять чек, выписанный на имя Эверетта Бартолда! А через полчасика зайти еще раз и взять другой чек, выписанный на имя Эверетта Бартолда.

И выгоднее!

Флипер остановился во дворе дома Бартолдов. Эверетт Бартолд быстро поднялся по ступенькам и забарабанил кулаками в дверь.

– Кто там? – отозвалась Мэвис.

– Это я! – закричал Бартолд. – Все в порядке, Мэвис, – все удалось как нельзя лучше!

– Кто? – Мэвис открыла дверь, посмотрела на него и взвизгнула.

– Успокойся, – сказал Бартолд. – Я знаю, ты страшно переволновалась, но теперь все кончено. Схожу за чеком, а потом мы с тобой…

Он осекся. Рядом с Мэвис на пороге появился мужчина – низкорослый, лысеющий, с невзрачным лицом, с глазами, кротко поблескивающими из-под очков в роговой оправе.

Бартолд уставился на Бартолда, возникшего рядом с Мэвис.

– За мной гнался… – начал было он.

– За тобой гнался я, – перебил его двойник. – Разумеется, переодетый, ведь ты нажил во времени кучу врагов. Кретин, почему ты удрал?

– Принял тебя за сыщика. А почему ты за мной гнался?

– По одной-единственной причине.

– По какой же?

– Мы могли бы сказочно разбогатеть, – сказал двойник. – Нас было трое – ты, Байртр и я; мы могли втроем прийти в «Межвременную» и потребовать премии за растроение личности!

– Растроение личности! – ахнул Бартолд. – Такое мне и не снилось!

– Нам бы выплатили чудовищную сумму. Неизмеримо больше, чем за простое раздвоение. Мне на тебя глядеть тошно.

– Что же, – сказал Бартолд, – сделанного не исправишь. По крайней мере, получим премию за простое раздвоение, а там уже решим…

– Я получил оба чека и расписался за тебя. Ты, к сожалению, отсутствовал.

– В таком случае, отдай мою долю.

– Не говори глупости, – поморщился двойник.

– Она моя! Я пойду в «Межвременную» и расскажу…

– Там тебя и слушать не станут. Я подписал твой отказ от всех прав. Тебе нельзя даже находиться в Настоящем, Эверетт.

– Не поступай со мной так! – взмолился Бартолд.

– Это почему же? А как ты поступил с Байртром?

– Да не тебе, черт побери, меня судить! – вскричал Бартолд. – Ведь ты – это я!

– Кому же и судить тебя, как не тебе самому?

Бартолду нечем было крыть. Он обратился к Мэвис.

– Дорогая, – сказал он, – ты твердила, что всегда узнаешь своего мужа. Разве сейчас ты меня не узнаешь?

Мэвис попятилась к двери. Бартолд заметил, что на шее у нее сверкает ожерелье из руумов, и больше ничего не стал спрашивать.

Во дворе приземлился полицейский вертолет. Из него выскочили трое полисменов.

– Этого-то я и опасался, – сказал им двойник. – Мой двойник, как известно, сегодня утром получил свой чек. Он отказался от всех прав и отбыл в Прошлое. Я подозревал, что он вернется и потребует чего-нибудь еще.

– Больше он вас не потревожит, сэр, – пообещал один из полисменов. Он повернулся к Бартолду:

– Эй, ты! Полезай в свой флипер и убирайся прочь из Настоящего. Еще раз увижу – буду стрелять без предупреждения!

Бартолд умел проигрывать.

– Да я бы с радостью отбыл. Но мой флипер нуждается в ремонте. На нем нет темпорометра.

– Об этом надо было думать до того, как ты подписал отказ, – заявил полисмен. – Пошевеливайся!

– Умоляю! – сказал Бартолд.

– Нет, – ответил Бартолд.

И Бартолд знал, что на месте своего двойника он ответил бы точно так же.

Он сел во флипер, захлопнул дверцу. И в оцепенении стал мысленно перебирать возможные варианты (если их позволительно назвать «возможными»).

Нью-Йорк 1912 года? Но там полиция и Джеки-Бык. Мемфис 1869 года? Бартолдер ждет не дождется его третьего визита. Или Кенигсберг 1676 года? Чума! Или Лондон 1595 года? Там головорезы – дружки Тома Бартала. Мэйден-Касл 662 года? А как быть с разъяренным Коннором Лох мак Байртром?

«На сей раз, – подумал Бартолд, – пусть место само меня выбирает».

И, зажмурившись, ткнул кнопку наугад.

Акиенобоб вприпрыжку подбежал к хижине Старейшего Песнопевца и принялся отплясывать Танец Важного Сообщения, ритмично постукивая хвостом по земле. В дверях тут же появился Старейший Песнопевец и принял позу напряженного внимания: руки сложены на груди, хвост обвит вокруг плеч.

– Прибыл корабль богов, – нараспев проговорил Акиенобоб, выплясывая приличествующий случаю танец.

– В самом деле? – откликнулся Старейший Песнопевец, одобрительно косясь на сложные па.

Вот она, пристойная манера! Не то что расхлябанные, упрощенные движения, которые предписывает Альгонова ересь.

– Из Божественного и непомеддьного металла! – захлебнулся восторгом Акиенобоб.

– Хвала богам, – церемонно ответил Старейший Песнопевец, скрывая охватившее его возбуждение. «Наконец-то! Боги возвратились!» – Созови общину.

Акиенобоб отправился на сельскую площадь и исполнил там Танец Сборища. Тем временем Старейший Песнопевец воскурил щепотку священного благовония, обтер хвост песком и, очистившись таким образом от скверны, поспешил возглавить приветственные пляски.

Корабль богов – огромный цилиндр из почерневшего изъязвленного металла – лежал в небольшой долине. Селяне, собравшись на почтительном расстоянии, выстроились в символическую фигуру «Общий Привет Всем Богам».

Корабль богов разверзся, и оттуда, шатаясь, с трудом выбрались два бога.

Старейший Песнопевец тотчас же признал их по облику. В Великую Книгу о Богах, написанную почти пять тысячелетий назад, были занесены сведения о всевозможных разновидностях божеств. Там описывались боги большие и малые, боги крылатые и боги о копытах, боги однорукие, двурукие и трехрукие, боги с щупальцами, чешуйчатые боги и множество иных обличий, какие благоугодно принимать богам.

Каждую разновидность полагалось приветствовать по особому, специально ей предназначенному приветственному обряду, ибо так было начертано в Великой Книге о Богах.

Старейший Песнопевец тотчас же приметил, что перед ним двуногие, двурукие, бесхвостые боги. Он поспешно перестроил своих соплеменников в подобающую фигуру.

К нему подошел Глат, прозванный Младшим Песнопевцем.

– С чего начнем? – учтиво прокашлял он.

Старейший Песнопевец пронзил его укоризненным взглядом.

– С Танца Разрешения на Посадку, – ответил он, с достоинством произнося древние, утратившие смысл слова.

– Разве? – Глат почесал хвостом шею. Это был жест явного пренебрежения. – По заветам Альгоны – прежде всего пиршество.