Юрий Невский - Космонавты Гитлера. У почтальонов долгая память

– Ого! – присвистнул Леша. – Ну, это да… это нормальные деньги!

– Люда и камеру даст, и деньги на баллончики, их в автомобильном магазине купить можно. Даже на проезд дают. А потом нам пропуск выпишут, мы на студии будем и деньги получим. И к этому Даниле пройдешь, решишь все на месте, как будто сам-свой человек.

– Это прикольно! – Леша даже задохнулся от открывшихся возможностей. – Только это… ты сама-то рисовать умеешь? Я же… как курица лапой.

– Что там, не картина какая-нибудь. Одну букву нарисуем как-нибудь, постараемся.

– Так это и правда кто-нибудь ищет? Серьезно? Я слышал по радио, думал, фишка какая-нибудь.

– А то… еще бы не ищут! Сразу столько народа набежит! На халяву-то? Там первый приз от этой фирмы – и ноутбук навороченный могут подарить, если они компьютерами торгуют. И музыкальный центр. И чек на такую-то сумму… можешь сам себе что хочешь выбрать.

Он проводил ее до дома, они обговорили все в подробностях. Этот его «Хаммер» совсем сошел с ума, ежеминутно требовал, чтобы Калинник срочно появился там-то… решил это! Леша, сумбурно простившись, убежал, топая своими ботинищами и придерживая гитару на плече.

[Химу]

И ветер налетел внезапно, сорвавшись со скальной гряды. Кавалькада черных разъяренных всадников, плотно сбившихся в грозовую тучу, вынеслась стремительно. Разметавшиеся края плащей заклубились, заполонили фиолетовой мглой провалы. Потускневший зрак солнца окаймился багровой трепещущей бахромой. Сверкнула молния, оглушительной канонадой грянул гром, сотрясая землю. Прорвался холодный, с градом, ливень, внезапно сменившийся снегом. Он сыпал все гуще. Ураган свирепел. Огромной спичкой в руках кого-то невидимого чиркала по небу молния, по горным хребтам россыпью колотили грозовые раскаты. Жесткая снежная дробь хлестала обомшелые утесы, обезумевший ветер ломал деревья, рушил скалы, заваливал проходы. Ожили безмолвные осыпи, голодной волчьей стаей завыли расселины, гроты, пещеры. Протяжно грохнул обвал. Ущелья мучительно застонали. Срывались камни, стремительно летели вниз, долго слышался их отдаленный грохот. Мощные порывы гнали по склонам песок, мелкую гальку. Стужа перехватывала дыхание. Вихри жалящего снега резали лицо, мороз забирался под одежду. Ветер выводил руладу на самых высоких нотах. У него не было никаких сил сопротивляться буре.

…Разыгравшийся среди еловых ветвей бельчонок с веселым цвирканьем скатился по широкой упругой лапе, соскользнул по ней на нижнюю, что мягко подбросила его. Растрепал прошлогоднюю шишку, осыпал легкие пересохшие чешуйки, трепещущие в волглой мороси. Но больше всего хотел позабавиться, обтрусить как можно больше шелушинок на камень, что среди окрестных разновеликих валунов был живым и теплым. Камень дышал, и проворного зверька, первым узнающего обо всем происходящем в близлежащем мире нескольких елей, сосен, валунов, обломка скалы, в этом не проведешь.

Подтянув колени к животу, Химу скорчился на сваленном кое-как лапнике, накрывшись с головой курткой. Грязь и копоть, въевшаяся в маскировочный камуфляж, делали его незаметным подле обомшелого нависшего валуна. В бок Химу давил карабин, но в этом что-то успокаивающее, как и в почти домашнем для него запахе ружейной смазки, порохового духа. Проверенный немецкий карабин. Неизвестные мастера воплотили основательность и надежность в вороненую сталь, приклад и ложе, механизм затвора, устройство оптического прицела. Оружие так привычно, как будто оно его продолжение… Да, все сцеплено, переплетено; и маслянистые патроны, тесно сжатые в кулак, в обойме, так же едины с трепетом листвы, чередой дождевых капель, голосами лесных пичуг, запахом прелой хвои. Этот карабин из ущелья, куда ведет призрачная дорожка. Там царство льда, там застыла на бегу, вмерзла волчья стая. Но мало что оттуда возьмешь, все это проклятые вещи. Нужно провести сложный обряд, а то привяжется, побредет следом подземный .

Обрывки воспоминаний путались, срастались в непроходимую чащобу, он продирался, раз за разом возвращаясь к чему-то навязчивому, непреодолимому…

Лифата почти не было, одна бледная размытая тень от него, сквозь которую просвечивал Старец. И Химу исполнил волю, он вырвался из той западни. Он смог стать темнокрылым коршуном.

Потом вышел к стоянке десантников. Нет… ветер налетел внезапно, сорвавшись со скальной гряды… затяжной ливень, переходящий в снег… сколько это продолжалось? Боль, холод, голод, доводящий до обморока. Когда обрушился ураган, десантники ушли от тропы, разбили лагерь, может, поджидали кого-то? Бойцы хорошо подготовлены, спецназ. Обустроились на поляне, она загромождена громадными валунами, пережидали непогоду. И откуда взялись здесь, кто их привел сюда? Теперь они очень вымотаны, обозлены. Какой вертолет, на который они так надеются, какая радиосвязь? Зубец вершины затянут пеленой, над нею венец с рогами снеговых зарядов. Старец рассержен, закутался по самые брови в серую дождевую бурку, и он предупреждает. Требует кого-то себе в жертву.

На грани сна и яви Химу казалось, кто-то едва не бухает по его голове, разрывает зыбкую пелену, топает тяжеленными ботинками. Быстро идет, почти бежит внизу, по тропе. «И бельчонок этот не зря, – размышлял Химу. – Чей-то посланец, он хочет передать что-то важное». Но не было сил пошевелиться, разрушить сонное оцепенение, что лишь под утро окутало его, и боль в ноге успокоилась, перестала терзать. А от малейшего движения стронется сель, лавина, сметающий все на своем пути поток… В воздухе беспокойство, как будто разбужено что-то грозное, несущее беды. И кто-то приближается, идет по тропе. Бельчонок… это, может быть, льстивый и хитрый дух этих нескольких елей, сосен, валунов, обломка скалы. Ни на что он, в общем, не способен. Ну, может предсказать погоду, если поделиться с ним кусочком сахара, половинкой сухаря. Хотя, кто знает, способен, нет? И он связан со своими покровителями, ведь все переплетено неведомыми связями.

Тогда Химу подобрался к лагерю, насколько мог, наблюдал за десантниками в оптику карабина. Кто-то из этих бойцов подцепил его на крючок, привязал леску, опутал мерзкой паутиной… Ловил в прицеле то одну мелькнувшую фигуру, то другую. А вот и их командир. И еще один… снайпер с необычной винтовкой… наверное, послан испытать ее в деле… Хранит разобранной, в специальном футляре. Как-то привел в «действие»: надел на голову что-то вроде шлема с глазами-объективами, провод от него вставил в оружие. Может, оно просвечивает все щупальцами-лучами, от которых не скрыться – и эти лучи реагируют на температуру тела, на малейшее движение?

Химу втянул воздух… ветер не сильный, восточный, но в нем беспокойство, что сквозило в шорохе крыл ястреба, в тревожной многоголосице птичьего гомона. Бельчат теперь было двое, они гонялись друг за другом, цепко прошивая кору коготками, обвивая по кругу красноватый ствол сосны. Хотели привлечь к себе внимание. Надо выбираться, что-то происходит на тропе. Понемногу пришел в себя, размял одеревеневшее тело, сделал несколько глотков из фляги. Осторожно спускался по склону… но тот, кто приближался из-за поворота тропы (Химу подстерегал его там), не думал скрываться, наоборот, как будто хотел произвести больше шума… Топот, треск веток, скрежет подковок, бряцанье металлических частей.