Сергей Лукьяненко - Конец легенды (Сборник)

– А ты не понимаешь?

Он знал. Проводник понимал все – он снова был мной. Но я говорил – для самого себя:

– За что? За все, Проводник. За то, что ты есть. За слухи и разговоры. За веру в то, что можно уйти Отсюда. За всех, кого ты увел. За всех, чьи маски надел, за всех, чьи мысли украл. За меня.

Он пятился, а я шел, отжимая его к обочине, к обрыву, под которым лежал мертвый город. Пистолет был в моей руке, но это не играло никакой роли. Проводника не убьет падение или пуля. Его нельзя убить – он не человек. Его можно лишь увести в никуда. Он должен сопровождать, он не вправе отказаться. Это сущность, а не роль – быть Проводником.

– Мы слишком верили в тебя, чтобы любить и ненавидеть. Ты научил нас бегству, Проводник. Ты научил нас прятаться от мира, который мог измениться. Ты увел нас в волшебные сказки, в яркие сны. Ты заставил верить в чужие мечты и повторять не свои слова. Ты сделал фантазии реальностями – лишив их наш мир. Ты наркотик – Проводник Отсюда.

– Ты не понимаешь, чем это будет – такой уход. – Проводник вдруг улыбнулся. Он стоял на краю обрыва, отступать дальше было некуда. – Это не вечный покой и беспамятство – ты же не веришь в смерть. Это будет бесконечной темнотой… – Он сделал паузу. – …и вечным падением. В никуда, как ты хочешь. В бесконечность.

Я вдруг почувствовал, какой здесь ветер. На обочине дороги, на краю обрыва. Сколько метров – десять, двадцать? Ерунда. Падать бесконечно – как это? На что похоже? На вечный страх? Можно ли к нему привыкнуть? Ведь привыкают же к боли.

– Падать вместе с тобой? – спросил я.

Проводник кивнул. Страх его был настоящим. Таким же, как мой.

– Пойдем, Проводник. И не надо предлагать альтернатив. Не поможет.

– Знал, – вдруг проговорил он. – Всегда знал, что однажды так случится. Что придется провожать в вечность, в никуда.

– Это твоя суть.

Проводник медленно достал из сумки копию моего пистолета. Нацелил – прямо в грудь.

– Тебе приходилось убивать? – спросил я.

И Проводник ответил голосом Маленького Принца, беседующего со змеей:

– Да. Тех, для кого это было дорогой Отсюда. Но они не требовали их провожать.

– Идем, – сказал я. И пистолет в руках Проводника дернулся, выбрасывая желтый язычок пламени. Меня ударило в грудь, бросая с откоса, и пальцы сжались, заставляя мой пистолет ответить.

Город внизу вспыхнул желтыми огнями окон. Я падал, слыша, как затихает стук колес – то ли трамвая из прошлого, то ли поезда до станции «Мост». В небе пронеслись и угасли лиловые облака. Сомкнулась темнота, и в ней потонули звуки – то ли шорох рвущейся бумаги, то ли треск сминаемой кинопленки.

Остались лишь темнота и падение.

Я не боюсь темноты.

Цыганка, неподвижно сидящая в глубоком кресле, была древней и дряхлой – но язык не поворачивался назвать ее старухой. Мешали глаза – яркие, живые, завораживающие.

До сих пор красивые.

А властности с годами только прибавилось.

Под взглядом женщины налетчики робели, переминались с ноги на ногу: пятеро парней и три девушки, все в кольчугах, – острый блеск плетеной стали поверх вытертой джинсы, арбалеты и мечи сжаты в потных руках, тяжелые рюкзаки с притороченными поверх туго скатанными пенками брошены на пол. Молодые люди тяжело дышали, лица их раскраснелись, движения были нервными – как это бывает с выдержавшими серьезную потасовку.

Они заняли почти всю тесную душную комнату. К двери за их спиной был придвинут огромный тяжелый комод. Единственное окно было закрыто ставнями. Возможно, на улице был день, возможно – ночь. Комнату освещала только тусклая электрическая лампа в старом пыльном абажуре из багрового бархата.

Женщина сухо рассмеялась, глядя на растерявшихся ребят.

Тогда из-за их спин вышел мужчина постарше – тоже в кольчуге, но вместо самодельного меча – в руке пистолет. Дуло вставлено в рот длинноволосому чернявому мальчику лет пятнадцати. Как ни странно, это выглядело не угрозой, а заботой, вороненым термометром во рту больного ребенка. Да и сам мужчина казался добрым доктором, терпеливо успокаивающим капризного маленького пациента.

– Прости, что побеспокоили, Мать, – сказал старший, останавливаясь. Парнишка что-то замычал, запрокинул голову, пытаясь избавиться от ствола. Мужчина резко дернул пистолетом – и во рту у мальчика хрустнуло. На его глаза навернулись слезы, он замер.

– Отпусти ребенка, чяморо! – портебовала цыганка. – Живо!

– Ты будешь говорить? – уточнил мужчина.

– Тэ скарин ман дэвэл! – выкрикнула женщина – и вдруг вся ее горделивая осанка исчезла. Миг – и в кресле осталась ветхая, билзкая к маразму старуха, неразборчиво прошамкавшая беззубым ртом: – Я уже говорю с тобой, сын обезьяны!

Старший вынул пистолет изо рта паренька, тычком в затылок подтолкнул его вперед. Потом небрежно спросил:

– А вы от кого произошли? Догадываюсь, что не от обезьян, но все-таки…

Цыганенок, повинуясь жесту старухи, встал за ее креслом. Несколько секунд мужчина и женщина буравили друг друга взглядами. Потом старуха сдалась:

– Сдвиньте кровать, поднимите линолеум. Там нычка. Травка и деньги… Вам всем хватит.

Старший засмеялся – его смех неловко подхватила молодежь в кольчугах.

– Мы не за травой пришли, мать. И деньги нам не нужны. Мы хотим увидеть Чудесный Мир.

С минуту женщина молчала. Потом что-то быстро произнесла на цыганском. Мальчик медленно прошел вдоль стены, ловко забрался на крошечный круглый столик, поднял руки и потянул за крошечный гвоздик, вбитый под самым потолком. Открылась замаскированная обоями дверка. Мальчик достал из тайника тугой пакет с белым порошком и пачку долларов. Бросил под ноги человеку с пистолетом – и презрительно харкнул поверх кровавой слюной.

– Мы ведь пока никого из ваших не убили… – задумчиво промолвил мужчина. Сделал шаг, наступил на пакет и втер его ногой в пол. Полиэтилен порвался, порошок заскрипел под башмаком, будто обычный крахмал. – Мать, мы не нарки. Нам не нужна ни трава, ни героин. Мы знаем, кто вы такие. Шунэса?

– Пхэн, кон ту? Ром или гаджё? – спросила цыганка. Парнишка снова встал за ее спиной.

– Мэ гаджё. Не дури, Мать-Великого-Рода-Умеющая-Открывать-Дверь. Ты думаешь, я случайно взял в заложники именно этого мальчика?

Ответом был полный ненависти взгляд.

– Да, я знаю все. Он последний из Рода. И еще не сделал ни одного ребенка. Если мы его убьем – линия прервется. И кто знает, сумеют ли другие бэнг-мануш твоего Рода открыть дверь в Чудесный Мир? Пойдете на поклон к джуги и лу-ли? А остались у них открывающие, а, Мать?

Замершие за спиной своего старшего юноши и девушки затаили дыхание – и тем привлекли к себе внимание. Старуха пристально на них посмотрела – не то презрительно, не то снисходительно. Будто плетью стегнула – они снова уставились в пол. Тогда он обратила свой взор на мужчину. Встретила ответный жесткий и насмешливый взгляд. И обмякла – смирилась. Кто бы он ни был, он знал слишком много. А воля его, похоже, была столь же тверда, как у Матери Рода.