Александр Громов - Ватерлиния (сборник)

Иные – единицы из тысяч – сослепу атаковали друг друга, мгновенно испаряясь в миллионноградусной вспышке. Некоторых тихо давило, занося течением на запредельную глубину, или растворяло в желтом приливе. Поколения штрафников свели численность торпед в Южном Гольфстриме с тысяч до сотен. Кое-кто из пилотов с особо буйным воображением без всяких оснований уверял, что в трехсотмильной полосе образовалось нечто вроде устойчивой кибернетической экосистемы, уцелевшие обитатели которой обмениваются друг с другом сигналами, при признаках опасности занимают наивыгоднейшую позицию для коллективной обороны и сообща уничтожают источник угрозы.

Устав, Филипп выбирался из Гольфстрима. Отдыхал, отсыпался. Иногда гнал к югу до ближайшей базы и, пополнив боезапас, возвращался. Обычно штрафник считался искупившим вину после уничтожения десяти торпед. Пока что Филипп уничтожил три.

Он надевал цереброшлем и сам становился глубинной капсулой-охотником – хищной, рыщущей. Погружаясь, он ощущал давление воды на кожу, нестерпимое при приближении к предельной глубинной отметке. Сонары кругового обзора были его глазами – он видел зависшую в толще воды цель и видел, как, замечая охотника, она пытается атаковать, иногда примитивно-прямолинейно, чаще пытаясь обмануть, и тогда в глазах плясали фантомы ложных целей и начиналась настоящая работа.

И у пилота боевого флайдарта, и у водителя рейсового «челнока», и у глубинника цереброшлем один и тот же – унификация полезна. В воплощении «капсула» пуск антиторпеды напоминает пилоту его собственный плевок. Обманутое подсознание реагировало по-своему: иногда после схватки Филиппу приходилось вытирать ненужную при цереброуправлении приборную панель, ругая остолопа-конструктора, не додумавшегося поставить здесь плевательницу.

Последние два захода в Гольфстрим оказались «пустыми». Сегодня Филипп твердо решил во что бы то ни стало увеличить личный счет уничтоженных торпед. Доколе можно ходить в штрафниках?! Смущал «Нырок» – старая, скрипящая при погружении рухлядь с двадцатиузловым ходом и ничтожным запасом живучести, в лучшем случае годная лишь как тренажер для начинающих, и то не на Капле.

Впрочем, вряд ли штрафнику стоит рассчитывать на большее. Дерись тем, что дают, и радуйся своему везению.

Повезло…

Оглядываясь назад, Филипп видел, что могло быть хуже, много хуже. Обошлось. Никто не связал вольную охоту на Лейфа с исчезновением подполковника Андерса, поэтому делом о недолгой – пока опомнившиеся коллеги, накинувшись сзади, не отобрали оружие – стрельбе в кают-компании по вопящей и прячущейся под столы мишени занялась дисциплинарная комиссия, а не трибунал, – всего лишь пятно в послужном списке, репутация озлобленного неудачника и никудышного спортсмена в глазах сослуживцев да минимум шансов на повышение в чине в ближайшие год-два.

Разумеется, в мирное время. В дни скоротечной войны доля штрафника незавидна, и Гольфстрим покажется курортом. Так что работу, пожалуй, не стоит затягивать – война начнется вот-вот. С другой стороны, возвращаться на Поплавок опасно: неизвестно, было ли покушение частной инициативой Андерса, как неизвестны и связи Лейфа. Кто он: профессионал или – слаб человек! – «добровольный» помощник, взятый Глистом за жабры? По тому, как ловко он спровоцировал стрельбу, едва заметив неудавшегося «покойника», легко предположить первое. А на деле?

Кто знает.

Ходьба вслепую по минному полю. Можно размышлять о следующем шаге – но помогут ли размышления? Сомнительно. Всей информации, что – минное поле… И неизвестно, кому жаловаться. Кто вообще осуществляет верховную власть в зоне Федерации – шишкастые шпаки или Адмиралиссимус? Должно быть, Адмиралиссимус: планета-то спорная, делимая…

Десять часов Филипп вел капсулу на север, углубляясь в Гольфстрим. Он рисковал, надеясь в случае удачи довести личный счет до пяти побед и втайне мечтая о шести. Но даже четыре – уже лучше, чем три.

Обманов в подсчете не бывает. Акустика на контрольных постах и плавбазах слушает воду, самописцы чертят линии. Взрывная волна пятикилотонного эквивалента, легко отличимая от естественных сейсмов, после точного определения координат эпицентра, служит подтверждением успеха штрафника. Уже в первый день Филипп понял, что поставить антиторпеду на самоподрыв невозможно. Не отыскав цели, она тонет, самоликвидируясь без взрыва и лишая штрафника соблазна записать на свой счет несуществующую победу.

Поколения штрафников, выбивших самую легкую добычу, выработали три тактики охоты: «укол», «проскок» и «рейд». Когда-то наиболее эффективным и безопасным считался «укол» – но теперь можно было сутками кружить у края течения, не встретив ни одной цели. До сих пор Филипп практиковал «проскок» сквозь Гольфстрим. Сегодня он выбрал «рейд».

Четвертую торпеду он расстрелял на закате, спокойно, почти с предельной дистанции. Торпеда оказалась вовсе снулая – на охотника не прореагировала никак и лишь вяло двинулась на перехват одной из трех выпущенных антиторпед, вероятно, приняв ее за цель. Перед самым гидравлическим ударом Филипп снял с головы цереброшлем: дистанция была велика, но только не долеченный Каплей идиот станет рисковать собой без надобности. Можно получить легкую контузию, а можно и оглохнуть. Были случаи.

Зато когда капсулу тряхнуло, он живо водрузил шлем на голову и посмотрел, как всплывает газовый пузырь, вспухая и дробясь при подъеме. Это и издали было красиво. Можно подсчитать, на какой площади зеленые волны океана через несколько минут суматошно вскипят и покроются пеной, а раскаленного облака не будет: глубина слишком велика, а мощность заряда мала.

«Рейд» – и этим все сказано. Долгое выманивание прячущейся ржавой смерти на себя, тысяча миль в подводном положении на стрежне Южного Гольфстрима. Вода казалась субстанцией, похожей на туман, и в этом тумане висел он, Филипп Альвело. Туман обтекал его корпус, приятно щекотал лицо, завивался вихрящимися волокнами позади головы-рубки, упруго сопротивлялся гребному винту. Час шел за часом. Целей не было. Три неистраченных буя целеуказания, полтора десятка глубинных бомб и семь антиторпед в носовом отсеке – с этим хозяйством еще можно продолжать охоту.

Филипп не стал всплывать, чтобы послать на ближайшую базу сообщение об уничтоженной торпеде – это можно было сделать и потом. Он признавался себе, что не хочет видеть поверхность океана. Там штормит, там часто резвятся смерчи, ни с того ни с сего разверзаются пасти водоворотов, мечутся под грозовыми облаками шаровые молнии. Там глупые глазастые рыбы поедают хищный криль и сами поедаются им. Там душно и неспокойно. На десятимильной глубине намного лучше.