Александр Громов - Ватерлиния (сборник)

– Сколько времени я был без сознания? – спросил он, боясь услышать худшее. Голос прозвучал хрипло, и Шабан прочистил горло, но не решился сплюнуть на твердое ничто.

– Время не имеет значения.

Даже так?..

Головокружение не проходило. Ничего, разберемся… Винсент объяснит.

– Ты можешь задавать вопросы, – сказал куратор. – Обеспечивая твое возвращение, погиб мусорщик, а замены пока нет. Отвечу я.

– Винсент… – Шабан сглотнул комок. – Он…

– Да. Бессмертие лишает жизнь цели. Мы не бессмертны.

Полыхнуло. Ударило в темя.

– Провалитесь вы с вашей целью! – закричал Шабан. – И вы, и ваш Ореол!

Он стиснул руками пылающий череп, вспомнив, как грозился Менигону: «Лизу я тебе не прощу…» Да! Да, сказал он себе. Не простил и не прощу, но это же совсем другое, не из того ряда… Не простил бы никогда, но все равно, ненавидя, любил бы этого желтоглазого хищника, мудрого циника, презирающего людей, уставшего жить среди них, но отдавшего жизнь, чтобы спасти друга, – только ли потому, что друг вроде бы и не совсем человек?

А друг спасал только себя…

Удастся ли когда-нибудь простить себе то, что за возвращение выкидыша в лоно Ореола было заплачено такой ценой?

Куратор имел скучный вид.

– Он не был хорошим мусорщиком. И его ресурс был на исходе.

«Каждая деталь имеет свою наработку на отказ…» – сказал однажды Менигон.

Как понятно и просто. Может быть, он уже тогда относил эти слова и к себе?

Если Ореол единый организм, то мусорщики в нем – всего лишь часть системы выделения. Вроде канальцев потовых желез. Они всегда на периферии, им совершенно нечего делать глубоко внутри организма. Кожа остается кожей, хотя иногда частички эпителия отмирают, отслаиваясь чешуйками. И на их место немедленно встают другие…

А сердце, печень, мозг, наконец?

Так ли уж важно знать, где они. Достаточно того, что они существуют.

– Он был хорошим человеком! – сквозь зубы выцедил Шабан. – Лучшим из всех, кого я знал. Человеком, а не мусорщиком! Эх, вы…

Он пнул ногой ни в чем не повинную яблоню – упало, прошуршав палой листвой, несколько яблок. Хотелось, как они, закатиться в листву и зарыдать.

– Твоя оценочная матрица всегда была на пороге отсева, – проинформировал куратор. – Я не мусорщик, не специалист по общению с людьми и человеческим эмоциям. Сделай на это скидку, прошу тебя.

Он говорил как будто на чужом языке, тщательно подбирая слова, и его голос по-прежнему был ровен – словно работала программа-переводчик или передавалось скучное, мало кого касаемое сообщение по корабельной трансляции.

Вдруг захотелось его ударить. Даже избить. Но какой смысл бить громкоговоритель?

Вдох – выдох. Шабан потер виски. Спокойно…

– Могу я осмотреть Ореол? – осведомился он.

– Ты в нем находишься. Это первый, внешний уровень, созданный искусственно примерно восемьдесят земных лет назад. Тогда же нами была создана эта Вселенная, а планета, давшая начало Ореолу, развернута в плоскость, которую ты видишь. Может быть, и не самый удобный вариант, но… – не договорив фразы, куратор сделал неопределенный жест. – В остальном эта Вселенная является точной копией реальности – с тем отличием, что людей здесь нет. На внешнем уровне почти никто из нас не живет, разве что мусорщики. Иногда приходят дети – погасить или зажечь десяток звезд.

– Зачем? – тупо спросил Шабан.

– На Земле это назвали бы лабораторными работами.

Почему-то не возникло благоговейного страха, и на один миг Шабан поразился своему равнодушию. Лишь пустота в душе. Огромная, бесконечная…

– Вы настолько могущественны?

– Единственный способ родиться – оборвать пуповину, – изрек куратор. – Земля была и нашей колыбелью, но нельзя же вечно бренчать погремушками. Внутри человечества с его детскими играми мы были обречены на те же игры. Основатели Ореола покинули Землю. Их потомки окружили свою планету защитным барьером – отсюда и возникло название. Потомки этих потомков сделали Ореол таким, каков он сейчас.

– И какова же конечная цель?

– Какова конечная цель существования человека? А инфузории? Можно считать целью непрерывное развитие в поисках ответа на вопрос, существует ли естественный предел для разума, – хотя такое определение предельно упрощено и неполно. Но мы развиваемся, стараясь никому не мешать.

Спасибо и на том, подумал Шабан. Гигантскому муравейнику – больше чем муравейнику, чудовищному сверхорганизму! – нет дела до человечества. Будь иначе… нет, об этом лучше не думать. Что это: случайность или своеобразная этика?

А может быть, естественная брезгливость?

– Я понял, – через силу сказал Шабан. – Подобрали – и спасибо… Когда мне выходить на работу?

– В Ореоле нет работы. Есть жизнь. Ты живешь. Очень скоро ты пройдешь полную инициализацию и узнаешь, кем тебе жить.

– Мусорщиком?

– Вероятно, да. Подготовка к этому роду жизни не займет много времени.

Можно было догадаться…

Шабан сорвал с ветки еще одно яблоко, по виду – неспелое. Подкинул в ладони, зло и смачно надгрыз, ощутив вяжущий вкус, и с силой швырнул через голову куратора. Где-то посыпались листья.

– Допустим, я откажусь – что тогда? Удержите силой? Или снова сделаете ребенком, всунете в меня чужую память и отправите на Землю?

Едва заметный безразличный жест куратора.

– Ореол не удерживает никого. Но ты не откажешься.

– Откуда такая уверенность?

Куратор не ответил. Он спокойно и терпеливо ждал, когда закончится этот неизбежный и неприятный кусок чужой работы… чужой жизни. Вся эта раздражающая возня неизбежно кончится, возвращенец станет мусорщиком не предположительно, а наверняка, это видно отчетливо. Сугубая мелочь в масштабах Ореола – но кому-то нужно заниматься и ею. Светлый разум, дай терпения!

– А что стало с Каплей? – спросил Шабан – или из глубины его сознания задал мучивший его вопрос Филипп Альвело?

– Ничего интересного, – сказал куратор без всякого выражения. – Осталась в реальности, то есть в своем пространстве, вот только была выброшена на сотню мегапарсеков. Очень мощный наведенный Канал – планета провалилась целиком. Ее даже не разорвало.

– Я хочу посмотреть. Это возможно?

Куратор медленно поднял бровь.

– Возможно все, в чем есть смысл. Я же сказал: там нет ничего интересного.

– Я хочу посмотреть! – крикнул Шабан.

– Хорошо, ты увидишь, – измученно пробормотал куратор. – Светлый разум! Ну почему именно я должен возиться с этими мусорщиками!.. И с их мусором!

– Проступок? – наугад спросил Шабан и по внезапно вспыхнувшей колючей искре в глазах куратора понял, что попал в болевую точку. Но искра сразу погасла.

Выходит, и здесь есть штрафники…