Игорь Берег - Небо под потолком

Кофе все-таки приходится караулить, иначе, вскипая, убежит, зальет плиту, жена потом загрызет. Ну, не загрызет, но пилить будет. Он смущенно кивнет, сунется отмывать кофейные разводы, потом станет полоскать тряпку, мыть руки и в результате выбьется из графика минут на десять.

Оставаясь в халате, он сел завтракать. За годы семейной жизни традиция совместных завтраков так и не выработалась. По субботам или воскресеньям еще случались обеды вдвоем, но ужинали они обычно тоже порознь. Не было теплых часов, когда за чашкой чаю можно обсуждать дела семьи и сплетничать о знакомых. «Плесни мне еще чайку, пожалуйста». — «Тебе бутербродик сделать?» — «Передай масло, если нетрудно». — «Вчера Машку видела. Шуба — обалдеть. И с ней какой-то крутой на «мерее». — «Это какая Машка?» — «Ну Самсонова, училась на нашем факультете. Только она на четвертом курсе бросила, замуж то ли за чеха, то ли за словака выскочила. Я думала, она туда уехала». — «Может, и уехала, а сейчас назад вернулась». — «Теперь многие так: живут там, а деньги здесь зарабатывают». — «Ну, это артисты всякие, певцы. Или писатели. А Машка — шаболда». — «Сейчас любая шаболда бизнесом занимается. Там купила, здесь продала — и наварила. Нет, но шуба у нее — обалдеть. И мужик — крутой. Чего ты у меня не крутой, а?»

Да уж, крутым Никита явно не был. Какая тут крутизна! Совести — избыток, болезненная какая-то порядочность. И вместе с тем — ни грана предприимчивости. Другой давно бы уже раскрутился, связями и деньгами оброс. Даже на его невысоком месте. Контора мелкая, зачуханная, бюджетная, денег постоянно нет. Слава Богу, в финансовом управлении сидит школьный приятель жены, поэтому зарплату (издевательскую по нынешним временам) не задерживают.

Много раз открывались какие-то перспективы, люди выходили на него с деловыми, сулящими большие барыши предложениями. Он загорался поначалу, строил радужные планы, даже прикидывал на калькуляторе, сколько конкретно ему перепадет. Потом, ближе к вечеру, начинали одолевать сомнения, опасения, и на следующее утро, отводя глаза и проглатывая окончания предложений, он давал людям отказ, придумывая совершенно нелепые причины. И настолько жалкий у него при этом бывал вид, что самые пробивные и убедительные прожектеры терялись, пожимали плечами, а то и прибавляли пару непечатных эпитетов и удалялись. Хорошо, хоть жене он об этих предложениях не рассказывал! Но иногда и жалел, что не рассказал, жена точно бы заставила согласиться…

Да что все эти сомнительные макли! Из него в свое время могло получиться что-то стоящее. Ведь в институте учился как! Предлагали остаться на кафедре. Поступить в аспирантуру. Но на пятом курсе он стремительно и неожиданно для всех, а в первую очередь — для себя, женился. Жена была с соседнего факультета, и за три месяца до свадьбы он ее едва замечал. Потом случайная вечеринка, несколько поцелуев после нее, торопливые свидания с горячечным бредом объяснений, и трах-бах, вот уже и заявление в загсе.

Так что от аспирантуры он отказался, имея в виду работу для содержания семьи. И ребенка ему хотелось.

Тогда и получился первый скандал. Новобрачная устроила типичную семейную сцену, словно репетировала ее всю предыдущую жизнь. Ее совсем не устраивал задрипанный госслужащий. Нужен был молодой перспективный ученый. Пусть в материальном отношении на первых порах и проигрывающий служащему — ничего, можно потерпеть ради будущего.

Он в первый и последний раз проявил твердость и идти проситься обратно в аспирантуру категорически отказался.

Жена не оставила честолюбивых планов. И, поскольку полезными связями обзаводиться он не умел, сама их заводила. Самыми ощутимыми результатами ее протекционистской деятельности стали однокомнатная квартирка на Юго-Западе и должность начальника той самой конторы, куда он сейчас с тоской собирался. Дальнейшие дела застопорились, и продвижения по служебной лестнице никак не получалось. В последние год или два жена, похоже, со своей участью смирилась.

Тем более что с детьми так и не вышло. Была у супруги в молодости смутная история, после которой родить она уже не могла. Что-то глупое, связанное с первой любовью и неудачным абортом. Она долго лечилась, ездила в Москву и на воды но… В конце концов вопрос этот в семейных разговорах был закрыт, и к нему не возвращались даже в плане приемного ребенка. Чужой он и есть чужой. Раз Бог своего не дал, другого не надо.

Он уже докуривал вторую за сегодняшнее утро сигарету (первая — натощак), когда в коридоре прошаркали тапочки, затем зашумела сливаемая в туалете вода и дверь кухни открылась.

— Фу-у, надымил… — Мрачная супруга (она вообще, просыпаясь, всегда была не в духе) решительно прошла к окну, открыла форточку. — Сколько раз тебя просила с утра в квартире не курить. И так дышать нечем!

«Хоть бы «Доброе утро» сказала», — подумал он, помахал ладонью, разгоняя совершенно уже незаметный сигаретный дым, и пошел одеваться.

— Постель не заправляй, — сказала ему вслед жена.. — Мне сегодня в управление, еще часик посплю. — Убирать постель тоже было его обычной утренней повинностью.

Затягивая узел галстука, он прикинул, что стоит, наверное, сделать себе на обед хоть небольшой бутерброд, но потом махнул на это дело рукой — очень не хотелось заходить на кухню еще раз.

Однако заглянуть туда все же пришлось — на холодильнике остались сигареты и разовая пластиковая зажигалка. Жена яйцо уже съела и теперь отхлебывала из чашки кофе, затягиваясь между глотками длинной коричневой сигареткой, не пожелав стрельнуть его рабоче-крестьянскую «Нашу марку». Возвращать упрек насчет утреннего курения он не стал, сгреб свою пачку в карман пиджака и, сказав: «Я ушел», закрыл дверь. Жена не ответила.

На улице было практически лето. В самый бы раз пройтись до работы пешком, но он знал, что удовольствие от такой прогулки вскоре сменится неприятной усталостью, воротник рубашки отвратительно взмокнет, и настроение, оставшееся от полетов во сне, к приходу на работу испарится без остатка. Так что, как и ежедневно, нужно было втискиваться в забитый до отказа троллейбус и ехать десять остановок.

Контора размещалась в двухэтажном кирпичном здании на неширокой, с потрескавшимся асфальтом улице. Собственно, была она на втором этаже, поскольку просторные комнаты на первом были сданы под склад какой-то фирме. Это тоже совершилось без всякой прибыли как для конторы, так и для него лично. Был звонок сверху, потом приехали молчаливые небритые ребята кавказского оттенка, показали официального вида бумагу с разрешением на аренду и стали таскать из рефрижератора картонные ящики с английскими и немецкими надписями. По надписям выходило, что в ящиках компьютеры и прочая техника. А что в действительности — неведомо. Могло быть и оружие. Уж слишком мрачно выглядели эти ребята. Фирма-арендатор занималась своими делами и никогда днем не устраивала погрузок-разгрузок товара. Исключительно ночью. Он заволновался, позвонил наверх, и оттуда ему корректно, но строго объяснили, что не его собачьего ума это дело. С тем он и успокоился.