Теодор Старджон - Умри, маэстро! (авторский сборник)

Мы с Мириам отпрыгнули друг от друга — для того лишь, чтобы стряхнуть с себя воспоминания об услышанном. И все-таки мы оба не могли противиться желанию поскорее закончить безумное исследование. Почему-то мы не могли оставить его незавершенным. Я как-никак понимал, что встретившие нас здесь ужасы, какими бы они ни были, являются плодами редкостной изобретательности Томми, всего лишь радиоинженера. А про стальные нервы Мириам я уже говорил вам. Чего стоит хотя бы то, что она до сих пор не забилась в истерике.

Третий этаж нам понравился. Там ничего не было, кроме старинных столов и стульев, пыли в больших количествах и поскрипывающих половиц. Поэтому, когда мы опять вышли на лестницу, чтобы спуститься, нам стало весело. Почти. Почти, так как возобновился тот самый звук — всхлипывающий смех. Он никак не прекращался, и очень скоро мы уже не могли выносить его. А он не прекращался. Мы спускались по лестнице, бежали трусцой по коридорам, распахивали двери комнат и заглядывали внутрь, в общем, носились по дому, как дети, а смех между тем становился.., не то, чтобы громче, но явственнее. Мы не могли понять, следует ли его источник за нами, или же этот смех попросту царит во всем доме сразу. Нас он настолько захватил, что мы вообще позабыли про дом. Мы не просто слышали его — мы дышали им. От него одежда прилипала к телу. Он окружал нас, мы жили в нем, и ему не было конца, не было предела. Выбежать из дома? Как наивно! Этот смех вошел в нас, в нашу кровь, в наши кости. Когда мы были уже на первом этаже, Мириам стукнулась о какую-то дверь и отшатнулась, упав в мои объятия. Я посветил ей в лицо. Боже правый, тот смех… Это смеялась она. И еще кто-то, должно быть.

– Мириам! — завопил я и дважды ударил ее по щеке. Смех теперь доносился откуда-то сверху, а Мириам, дрожа, прильнула ко мне. — Мириам, зачем я… Любимая, опомнись! Послушай меня!..

– Билл, — шепнула она, как будто удивляясь. — Билл, мне страшно. Мне страшно, Билл.

А затем она расплакалась, и можете выколоть мне глаза, если плакала она не в первый раз за всю свою сознательную жизнь. Я по тому могу судить, с каким трудом ей давались слезы.

Я подхватил ее и перенес в комнату, в которой мы еще не побывали. Оказалось, что там есть колоссальный диван из красного дерева, обитый красным плюшем. Я опустил на него Мириам, а она вдруг обвила руками мою шею. Клянусь вам, она внезапно превратилась в маленькую девочку, испугавшуюся темноты. Я склонился над нею. Не знаю, по-моему, я тоже плакал.

А смех приближался.

– Билл, — простонала Мириам, — прекрати это. Я прошу тебя, Билл!

Я решил тогда, что спектакль пора кончать, зажег торшер, стоявший около дивана, и направился к двери.

Крик Мириам остановил меня. Я вернулся, обнял ее и поцеловал, а потом все-таки отпустил и выскочил из комнаты. Она так и осталась на диване, безмолвная и беспомощная. А я со всех ног помчался вниз.

В ту минуту я думал только о том, что Томми зашел слишком далеко. Я ворвался к нему в подвал, в его логово, где он засел со своими приборами. Знаете, иногда случается, что человек выполняет свои обязанности слишком хорошо. Я хотел ему об этом сказать, и несколько минут тыкался вслепую в поисках дверной ручки. Когда я нашарил наконец дырку на месте замочной скважины, то сумел открыть дверь. Да, я провел лучом фонаря по всей комнате. Там никого не было!

– Томми! — рявкнул я. — Томми!

Говорю вам, там вообще никого не было! Ни у пульта управления, ни у фонографа.

А смех продолжался. Да, представьте себе. Я посмотрел на фонограф повнимательнее. Ну правильно, громкоговоритель подключен к аппарату, но аппарат-то не работает! Я подобрался к фонографу и опрокинул его, он с грохотом рухнул на пол… А смех все продолжался.

Томми! Ну где же он? Наверное, только что вышел. Прячется где-то в подвале.

Я подошел к двери и позвал его. Ответа не было. Я подскочил к оснащенному лампочками пульту и нажал на все кнопки по одному разу. И все это время всхлипывающий смех слышался повсюду. Это же не я смеялся, правда?

Я тряхнул головой, чтобы хоть сколько-нибудь прийти в себя. Неужели этот растяпа мог забыть и не явиться? Господи, да был ли он сегодня здесь?

Вторник. Сегодня вторник. Разве Томми во вторник планировал здесь появиться? Вот о чем я тогда подумал. И стал припоминать, как Томми давал мне инструкции. Он секунд тридцать говорил "с-с-с" и больше ни звука. Так, но ни он, ни кто другой не станет говорить "с-с-с", желая выговорить слово "вторник". Такой звук получается, когда заика хочет сказать "среда". Господи, как же глупо вышло! И с чего мне взбрело в голову, что он назначил вечер привидений на вторник? Что-то про вторник он определенно говорил. Ну конечно! Он сказал мне: "Позвони своей снежной королеве во вторник и убедись, что она будет с-свободна в с-с-с…" Вот как было дело!

От досады я закусил губу. Ну ладно, пусть это не Томми. Значит, нашелся другой сукин сын, который вот уже битый час развлекается тут с этой дьявольской аппаратурой, и мне плевать, как этого сукина сына зовут! Я направил луч фонаря на приборную доску, нашел аккумулятор и перерезал проводку. Так будет лучше.

Лучше не стало. Сначала до меня донесся все тот же смех, а потом я услышал, как Мириам кричит. Я рванулся к двери, не беспокоясь в общем-то о судьбе всяких электрических штучек Томми. Когда я выбежал из подвала и бросился вверх по лестнице, то оставил за собой кучу оборванных проводов, разбитых лампочек и тому подобного мусора. Мириам находилась все в той же дальней комнате первого этажа, куда я ее привел. В той самой комнате, где четыре человека были найдены задушенными!

Времени я не терял. Я вбежал в комнату так стремительно, что оставил на дверном косяке хороший кусочек собственного плеча, и мне открылась истина. Этому дому не нужен был Томми, в нем и без Томми водились привидения.

Мириам лежала на диване, голова ее была свернута на сторону, а на горле явственно были видны лиловые пятна.

Я завопил и бросился прочь. Врача! Полицию! Надо было делать хоть что-нибудь! Мириам! Это я виноват! Если она мертва, значит, я — ее убийца!

Входная дверь открывалась внутрь, только это ненадолго задержало меня. Я распахнул дверь, рванулся на крыльцо и замер. Вот оно, значит, как. Вот что случилось с Грандтом. Фортунато нашел его там же, где я нашел Мириам. Счастливец Фортунато сломал себе шею, сбегая с этого вот крыльца. Я позавидовал ему. Если я тоже сломаю себе шею, мне не придется казнить себя за смерть Мириам всю оставшуюся жизнь. На этих вот ступенях нашли свою смерть трое. Почему бы не четверо? А смех за моей спиной прекратился, и я слышал глухой утробный вой. История повторяется. Один человек задушен, второй погибнет сейчас на ступенях. Здесь всегда так бывает. И…