Теодор Старджон - Умри, маэстро! (авторский сборник)

— Спокойной ночи, малыш.

— Спокойной ночи, мамочка. Джереми закрыл глаза, и мать на цыпочках вышла из комнаты. Чудовище всегда знало, чего оно хочет.

На следующий день, когда настало время послеобеденного сна, мать в сотый раз чмокнула Джереми в лобик и проворковала:

— Ты всегда так хорошо спишь после обеда, милый!

Это была правда. После обеда Джереми всегда отправлялся в постель так же послушно, как вечером. Почему — этого мать, конечно, не знала. Возможно не знал этого и сам мальчик. Пуззи знал, но предпочитал молчать.

Оказавшись в детской, мальчик первым делом открыл ящик с игрушками и достал оттуда Пуззи.

— Готов спорить, — сказал он, — ты не прочь подкрепиться.

— Да. Так что поторопись.

Джереми быстро забрался в кроватку и крепко прижал к себе игрушку.

— Я продолжаю думать об этой девушке, — сказал он.

— О которой?

— Ну, о той, чьи волосы я изменил.

— Быть может, это потому, что ты впервые изменил человека?

— И вовсе не потому! Вспомни того дядьку, который свалился в вентиляционную шахту подземки.

— Тогда ты просто подбросил ему под ноги шляпу. Ту, которую сдуло ветром с головы какой-то дамы. Он наступил одной ногой на поля, другой запутался в тулье и — готово!

— А как насчет той девчонки, которую я толкнул под грузовик?

— Ты к ней даже и не прикасался, — спокойно возразило чудовище. — Она же была на роликовых коньках! Ты только сломал какую-то штучку в одном из колесиков, так что оно не могло вертеться. Вот она и грохнулась на дорогу прямо перед грузовиком.

Джереми задумался.

— А почему раньше я никогда никого не трогал и ничего ни с кем не делал? — спросил он наконец.

— Я не знаю, — проворчал Пуззи. — Но думаю, что это может иметь какое-то отношение к этому дому — к тому, что ты здесь родился.

— Может быть. — Джереми с сомнением пожал плечами.

— Послушай, я голоден, — проговорило чудовище, поудобнее устраиваясь на животе мальчика, который как раз перевернулся на спину.

— Ну хорошо, — вздохнул Джереми. — Следующая лекция?

— Да! — с энтузиазмом воскликнул Пуззи. — Только постарайся грезить поярче. Замечательные штуки эти твои лекции. Они-то мне и нужны; люди, которые их слушают, мне совершенно не мешают. И ты меня тоже не интересуешь. Мне нужно только то, что ты говориш-шь...

Джереми почувствовал в жилах прилив какой-то особенной крови и расслабился. Устремив взгляд на потолок, он нашел на нем тонкую, не толще волоса, трещинку, на которую всегда смотрел, когда грезил наяву, и заговорил.

— Ну вот, я здесь... Здесь — это значит в большой аудитории. В ней снова собрались все студенты, и эта девушка тоже здесь. Ну, та, у которой блестящие каштановые волосы. Кресло позади нее пустое — раньше там сидела другая девушка — та, которая сломала себе шею...

— Это можно пропустить, — нетерпеливо перебило чудовище. — Что ты говоришь?

— Я...? — Джереми ненадолго задумался, и Пуззи слегка толкнул его.

— Ах да, — спохватился мальчик. — Я говорю о вчерашнем несчастном случае, и добавляю, что как это ни печально, наши занятия должны продолжаться, как то знаменитое представление.

— Так поторопись же! — пропыхтел монстр.

— Сейчас, сейчас, начинаю, — отозвался Джереми с некоторым раздражением. — Вот... Тема сегодняшнего занятия — гимнософисты, чей крайний аскетизм не имел себе равных в писаной истории. Эти странные люди рассматривали одежду и даже пищу как нечто весьма вредное, пагубно влияющее на чистоту мысли. Греки называли их также гилобиоями; это название, как наверняка известно наиболее эрудированным нашим студентам, аналогично санскритскому вана-прасти. Совершенно очевидно, что гимнософисты оказали значительное влияние на Диогена Лаэртия, основателя элизийской школы чистого скептицизма...

Так он бубнил и бубнил ровным, монотонным голосом. Чудовище скорчилось у него на животе. Его маленькие, круглые уши совершали едва заметные жевательные движения, а порой, когда твари удавалось услышать какую-нибудь особенно смачную подробность из области эзотерических знаний, из его плотных складчатых ушей начинала течь слюна.

В конце концов — примерно час спустя — голос Джереми начал слабеть, а потом и вовсе оборвался, и монстр недовольно завозился.

— В чем дело? — спросил он.

— Снова та девушка, — сказал Джереми. — Пока я говорю, я все время вспоминаю ту девушку.

— Тогда перестань немедленно, я еще не кончил.

— На сегодня все, Пуззи. Я все время мысленно вспоминаю эту девушку и не могу даже продолжать. Сейчас я говорю студентам, какие параграфы в учебнике им следует прочесть и даю задание. Лекция кончилась.

Пасть чудовища была почти полна крови, и оно вздохнуло ушами.

— Что ж, это было не очень много, но все-таки лучше, чем ничего.

Теперь можешь спать, если хочешь.

— Я хочу немножко посмотреть картинки. Чудовище чуть-чуть раздуло щеки — слегка, почти незаметно, так что давление в его пасти было совсем небольшим.

— Валяй. — Оно скатилось с груди Джереми и с мрачным видом свернулось рядом.

Странная кровь поступала в мозг мальчика ритмично и равномерно. Он смотрел в потолок неподвижными, широко раскрытыми глазами и видел себя будущего — худощавого, начинающего лысеть профессора философии. Он сидел в аудитории и, глядя на то, как студенты поднимаются по крутым ступеням и толпятся у выхода, снова и снова пытаясь найти объяснение своему непонятному желанию снова и снова смотреть на эту девушку, на мисс.., э-э-э.... Ах да!..

— Мисс Пэтчелл!

Он вздрогнул, удивляясь самому себе. Он вовсе не собирался окликать ее по имени. Но было уже поздно, и он поспешно собрался и крепко сжал ладони, напуская на себя сухую чопорность, помогавшую ему выглядеть достойнее в своих собственных глазах.

Девушка медленно спускалась по крутым ступенькам прохода. В ее широко расставленных глазах сквозило легкое недоумение. Под мышкой она держала стопку книг; каштановые волосы блестели в неярком дневном свете.

— Да, профессор?

— Я... — Он замолчал и слегка откашлялся. — Я знаю, что занятия закончились, и у вас есть свои планы. Я не задержу вас надолго... А если задержу, — вдруг добавил он, поражаясь своей смелости, — вы вполне можете встретиться с Бертом и завтра.

— С Бертом? О-о... — Девушка очаровательно порозовела. — Я не знала, что вам известно... Как вы догадались?

Он пожал плечами.

— Надеюсь, мисс Пэтчелл, — сказал он, — вы простите своего старого, гм-м.., пожилого профессора за его болтовню. Дело в том, что в вас есть нечто такое, что.., что...

— Что же? — В ее глазах были настороженность и капелька страха; несколько раз она даже оглянулась через плечо — на просторную и уже пустую аудиторию.