Юрий Никитин - Я – сингуляр

Второй гад, посерьезнее, – общественное мнение. Как бы ни говорили о полезности здорового образа жизни, но это похоже на лозунги партии и правительства, которые принято игнорировать, чтобы выглядеть достойными и мыслящими людьми. Когда по всем каналам звучит бодрая классика: «Пить или не пить – все одно помрем!», то на этом фоне беречь здоровье выглядит совсем уж не по-мужски. А по-мужски как раз пренебрегать здоровьем, нажираться, как свинья, потому что это гробит печень, а нам больше негде показать свою лихость, по-мужски отращивать животик: все равно помрем – на фиг мне в гробу фигура аполлончика?

Просматривая новости и прогнозы по технологическому прогрессу, наткнулся на долгосрочные планы ряда европейских стран. Читал и не понимал: то ли я полный дурак, то ли в правительствах сидят такие идиоты, что им впору ходить с памперсами.

Это что, всерьез? В самом деле аналитики, а не пьяная баба с Курского вокзала выдала такой бред? Всерьез предполагают, что вот эта энергосберегающая программа войдет в полную силу в две тысячи пятидесятом году, а вот эти условия поставок продуктов останутся неизменными между Францией и Россией до две тысячи сорокового, а в две тысячи пятидесятом будут внесены коррективы…

И эти глупости на полном серьезе обсуждают в правительствах! Да что там, эта дурь во всем мире. Вот уж, в самом деле, демократия: кабинет министров рассуждает на уровне грузчиков, которые выбирают президента и правительство! Что, дескать, в будущем будет все то же самое, только морды и экраны ширше…

И никому даже из прогнозистов в голову не приходит, что нанотехнологии уже через пять лет так изменят их жизнь, что президенты ошалеют, как мартовские коты! И все старые планы полетят в задницу.

Или, мелькнула неожиданная мысль, правительство знает, но для успокоения населения принимает такие глупенькие планы?

Замигала иконка скайпа, я взглянул на группу допуска, выпрямился и, сделав умное лицо, кликнул курсором в нужном месте. Возник и раздвинулся экран, показалось сияющее лицо Чернова, очки блеснули так, будто послали мне в глаза убийственный лазерный луч.

– Привет! – сказал он. – Как здорово, что ты нам наладил эту штуку! Мы с Гаркушей час говорили!.. И никакой платы… Даже поверить трудно, что и с Австралией вот так можно!

– Не снимай запрет на свободу общения, – предупредил я. – Вернее, на ограничение. Ты еще не знаешь, как эта штука жрет время.

Он спросил живо:

– Как?

– Это та же аська, – сказал я горько, – только с голосом и экраном. Ты ж сам видел, сколько в аське бездельников, кому просто потрепаться чешется.

Он прервал:

– На фиг они?

– Это называется общением, – пояснил я с сарказмом.

– Сразу отрублю!

– А если хорошенькая девочка, – сказал я, – начнет раздеваться перед камерой? И спрашивать у тебя, снять сперва лифчик или трусики? А потом спросит, что ей делать с клитором…

Он замялся.

– Ну, я не думаю, – ответил он осторожно, – что такое будет часто…

– Чаще, – заверил я, – чем ты думаешь. Вроде бы роботы еще не автоматизировали все на свете, но откуда столько бездельников? И все почему-то ломятся в скайп… Но скайп не скайп, а я заеду через час. Мне живое общение нужно. Я слабый…

– Это ты слабый?

– Я.

– Раз признаешь себя слабым, – ответил он серьезно, – уже не слабый.

– Ну да, – ответил я с неловкостью.

– Слабые никогда не признаются в слабости, – сказал он твердо. – Ну, давай, не исчезай! Ждем через час.

– Пока, – ответил я и отключил связь.

Лестно, как будто по головке погладили или конфетку дали, но все-таки сильным себя не чувствую. Может быть, не совсем уж и в самый конец слабый, раз время от времени начинаю барахтаться, но и до сильного еще дальше, чем до орбиты Марса.

В комнатенке все те же Чернов, Гаркуша и Знак. Я с торжеством водрузил на стол кофеварку с массой функций, только что чашки потом не моет, упаковку сахара и набор бутербродов в целлофане.

– Проверим, как работает?

– Ура! – прокричал Гаркуша. – А я все думаю, чего нам недостает?

– Женского присутствия недостает, – объяснил я.

– На фига оно, – ответил Чернов, поморщившись. – А за кофеварку – огромное спасибо! А то в кастрюльке кипятим…

– Была бы женщина, – объяснил я, – был бы хотя бы чайник. И все, что к чаю.

– А-а, – протянул Чернов, – ну, если для этого… А для трансгуманизма женщины, как сам понимаешь, не совсем. Женщины все-таки консервативны. Тут и мужчины нас не понимают, сам знаешь…

– Знаю, – сказал я.

Сполоснув кофеварку, поставили кипятить воду, я рассказал о прогнозах, которые дают ведущие экономисты и прогнозисты, они же директора Центров исследования проблем экономики, политики, взаимоотношений и всего-всего, что составляет жизнь общества. Этих центров хоть жопой ешь, как грибы после теплого дождя растут из-под земли, но что за прогнозы дают эти идиоты, что за прогнозы!

Гаркуша с покровительственным видом хохотнул:

– Ну, Слава, таким вещам удивляешься! Ты прям у нас Кандид Простодушный. Хорошо, хорошо…

Мне покровительственный тон никогда не нравился, но от шефа приходится терпеть, а здесь начальства нет, я спросил хмуро:

– И почему это?

– Центры?

– Нет, что удивляюсь. Или ты меня таким финтом придурком назвал?

Гаркуша выставил ладони.

– Ни в коем разе! Просто у тебя свежесть восприятия… ну, не младенца, а, скажем, ученого. Ученые должны быть со свежим и незамутненным, иначе ничего не наученят. Понимаешь, большинство из нас слишком быстро привыкает к несуразностям. А привыкнув, перестаем их замечать. Как бы принимаем. Хоть вроде бы и не принимаем. Андастэнд?

– Не очень, – ответил я саркастически. – Слишком умно.

Знак, гася в зародыше возможную конфронтацию, спросил лениво:

– Гаркуш, ты помнишь первый широкомасштабный опрос в конце девятнадцатого века? Который, как было заявлено, провели среди наиболее образованных ученых, кстати сказать!

– Это насчет самой сложной проблемы будущего? – переспросил Чернов с интересом.

– Да, о ней, родимой.

Гаркуша ухмыльнулся, кивнул:

– Еще бы. Это классика.

Я посмотрел на их рожи, заметил:

– Я с этой классикой незнаком.

Гаркуша рвался ответить, но опередил Чернов, сказал серьезно и почему-то почти виновато:

– Слава, это хрестоматийный случай, его постоянно приводят как пример, с чего начиналась футурология. Среди крупнейших ученых провели опрос: какая, дескать, на их взгляд, будет самая трудноразрешимая проблема через тридцать-сорок лет в наших все разрастающихся городах?

Гаркуша хохотнул:

– Да, это весьма-весьма поучительная история.

Я спросил заинтересованно:

– Что, точно в яблочко? Я вот читал, что Жюль Верн, Уэллс и другие предсказали на девяносто процентов!