Юрий Никитин - Я – сингуляр

В мобильнике послышался мягкий смех:

– На месте…

– Слава богу! – сказал я. – Хоть что-то устойчивое в нашем сумасшедшем мире. А как ты?

– Я вроде бы тоже, – ответила она, – устойчива… хотя кто знает, хорошо ли это. Люди не звезды.

– Хорошо, – ответил я убежденно, – все, что делаешь, хорошо!

Она снова засмеялась.

– Правда? А если откажусь сегодня встретиться, это тоже будет хорошо?

Я вскрикнул в ужасе:

– Ты что? Это будет величайшая глупость, которую, конечно же, не допустишь!

– А как я должна поступить?

– Примчаться ко мне, не чуя под собой ног! И броситься на шею с разбегу. А я, чтобы не свалиться, встану спиной к стене. И еще жаркий поцелуй на моей щеке… И не только на щеке…

Она сказала все еще со смехом:

– Эй-эй, не увлекайся! А то нафантазируешь такое, что я не делаю. И будешь разочарован.

Я поинтересовался:

– А что ты не делаешь?

После паузы она ответила серьезно:

– Да обычно все делаю, но только потому, что так принято. А с удовольствием – смотрю на звезды в телескоп системы Максутова. И люблю делать снимки ночного неба.

– Завидую, – ответил я. – А я смотрю, как насекомое какое: своими гляделками… Но у меня не фасеточные, а, стыдно сказать, совсем простые. Как у паука. Только не восемь, а всего два глаза. Увидимся, как обычно?

– Нет, – ответила она после паузы. – Я чуть подзадержусь. Освобожусь только через четыре часа. Даже через пять.

– Куда подъехать?

– Давай на перекресток между Вернадского и Университетским проспектами? Удобно?..

– Мне все удобно, – ответил я тоже серьезно, – абсолютно все, что касается тебя.

– Тогда там и встретимся, хорошо?

– Договорились, – сказал я. – Буду ждать.

Еще как буду, повторил я, пряча мобильник в нагрудный карман. Я буду ждать тебя вечно, Габриэлла. Даже если будем встречаться вот так, словно люди девятнадцатого века.

Был такой термин: корректность. Если, гласило определение, юноша и девушка, встречаясь друг с другом, еще ничего друг о друге не знают после двадцати свиданий, они – корректны.

Сейчас, правда, корректность сменилась политкорректностью. Это, несмотря на похожесть, все-таки совсем-совсем другое. Когда возникает даже тень возможной неловкости, все мы предпочитаем уйти от нее, а чтобы оправдать свою трусость и нежелание смотреть правде в глаза, придумана эта самая политкорректность.

На самом же деле политкорректность – это равнодушие. Я попытался подобрать более понятное слово, потому что туманно-расплывчатыми словами и формулировками часто прикрывают всякую гадость, о которой неловко сказать прямо. Или же берут иностранный термин, это звучит наукообразнее и солиднее. Так и с политкорректностью, слово само по себе очень академически солидное, соединившее в себе такие весомые слова, как «политика» и «корректность», всякий произносящий как бы причисляется к высшему интеллектуальному обществу.

На самом же деле, если говорить о сути, а не о позолоченной свиной шкуре, то надо признать, что политкорректность наполовину произросла из равнодушия, а вовсе не какой-то особой духовности и гуманности. И более точный перевод звучал бы как «На хрен мне нужно», «Да пусть как хотят», «А мне плевать»…

Вторая половина политкорректности произросла из тензофобии. Тензо, как нас учили в школе, – напряжение. Тензофобия – боязнь напряжения. В обществе, в семье, с соседями, на службе, в отношениях…

Красивое и звучное слово «тензофобия» можно перевести и проще, не прячась стыдливо за латинским прононсом, – трусость. Тензофобия – трусость. И сама политкорректность из трусости состоит даже больше, чем из равнодушия.

Страшась за здоровье, за душевный покой и комфорт, люди отступают перед сильными и наглыми, перед уверенными в себе. Такими чаще всего бывают люди, не отягощенные ни высшим образованием, ни рефлексиями на тему добра и зла. Так что не надо требовать от Габриэллы, чтобы она была крепче и тверже там, где трусливо отступают мужчины. Ее любовь и поле деятельности – звезды, а с политкорректностью пусть разбираются те, кто ходит по земле.

Взгляд мой прыгал по ссылкам в Инете, но везде проступало лицо Габриэллы, словно за мной следит большими серьезными глазами призрачная фея.

Телефон как будто решил сегодня испортить жизнь: трижды звонили с работы – подкинули срочняк, сократили сроки на разработку концепции освещения сцены лазером и еще интересовались, не выдвину ли свою кандидатуру на пост зава создаваемого отдела по маркетингу.

А когда выходил, позвонил Константин и поинтересовался, буду ли завтра у Люши. Я ответил, что занят, не буду, передай мои извинения, он подумал и сказал, что и он что-нить придумает, чтобы отвертеться.

Ага, подумал я, положив трубку, теперь участие в развлечении становится таким же обязательным, как воинская служба или пребывание в офисах от и до… Дожили.

Сегодня пятница, у нормальных – короткий рабочий день, а ненормальные, напротив, стараются поработать больше, завтра выходные, рабочее место будет на сигнализации.

Я сам такой, и если бы гнул спину над чем-то стоящим, торчал бы на работе, пока охрана не вытолкает в шею. Габриэлла и учится тому, что любит, и работает на полставки в астрономической обсерватории, счастливый человек, понимаю, почему на фиг не нужны мужчины. Ну разве что-то может быть конкурентом любимому делу?

Опасаясь пробок, я прибыл в назначенное место за полчаса, дрожащими пальцами выудил из нагрудного кармана плоскую коробочку мобильника.

– Я на месте, – сообщил я.

– Готовлюсь, – ответил тихий голос Габриэллы.

– Красишься? – поинтересовался я.

Донесся тихий смешок:

– Проявляю фотоснимки.

– Разве у вас не цифровухи?

– На новых – да, – ответила она так тихо, что едва расслышал, – но старая аппаратура пока что дает снимки качественнее.

– Ух ты, не знал…

Она сказала наставительно:

– Простого человека вполне устраивает качество цифровых аппаратов. Его даже фотки с мобильников устраивают!

– Гм… Ну да, теперь догадываюсь, но как…

Она прервала:

– Слава, мне очень трудно разговаривать, работая одной рукой. Через сорок минут освобожусь. Хорошо?

– Извини, – сказал я торопливо. – Жду!

Я поспешно отрубил связь, поцеловал мобильник в крохотную дырочку, откуда только что слышал драгоценный голос, сердце тукает чаще и радостнее.

Полчаса еще слушал «Авторадио» и сообщения о пробках, рассматривал спешащий к корыту или от корыта народец. И никто из этих зараз не поднимет голову, не посмотрит на небо! Правда, сейчас там одна хрень, смотреть не на что, но, чтобы понять, что смотреть не на что, надо хоть раз в жизни задрать кверху свой свиной пятак.

Это абсолютное большинство, абсолютнейшее, занято если не проблемами выигрыша нашей сборной по футболу, то какой-нибудь не менее жизненно важной хренью. Это при условии, что в доме и семье все благополучно. Плюс проблемы на службе, работе, во взаимоотношениях с другим полом. Словом, не до будущего, что выглядит далеким, туманным и абсолютно неинтересным. В том смысле неинтересным, что придет и придет, как вот пришли мобильники взамен пейджеров. Жить станет удобнее, это понятно, но думать о нем сейчас – это зачем?