Юрий Никитин - Имаго

Я сходил на кухню, приготовил на скорую руку омлет, нарезал хлеба и тут же о нем забыл, ибо мысли рассерженно заметались вокруг основного препятствия на пути моей идеи.

Самое податливое для манипулирования – это стадо, именуемое русской интеллигенцией. К самой интеллигенции оно отношения имеет мало, хотя имеет, но все-таки именно этих тупых и закомплексованных баранов принимают за цвет нации. Лишь потому, что они сами себя так называют всегда и везде, громко и без стеснения. Эти существа панически страшатся, как бы их не приняли за мало знающих или мало понимающих в искусстве, это они коллекционируют альбомы по искусству и держат их на видных местах для демонстрации своего высокого рейтинга, как мальчишки журналы «Плейбой» в подтверждение своей половой зрелости.

Этих существ давно и прочно поймали на крючок, дав им внешние и заметные издали признаки интеллигентности. Как раньше этими признаками были очки, борода и шляпа, так теперь нужно всюду громко ругать власть, любую власть, говорить о грязной политике и недопустимости смертной казни ввиду сверхценности человеческой жизни любого существа, даже Чикатило, ибо «возможны ошибки следствия».

Этого уже достаточно, чтобы слыть или считать себя интеллигентом, солью нации, и всех остальных – быдлом, хотя вслух все же громогласно вещать о равенстве всех и вся. Эту вот интеллигенцию, страдающую от того, как бы другие не увидели, что они на самом деле – туповатые бараны, очень легко направлять по другой дороге, всего лишь сказав, что вот сюда идти интеллигентно, а сюда – нет. И эти бараны сразу же побегут во всю баранью прыть, побегут бездумно, не рассуждая, не допытываясь, ибо «о некоторых вещах даже рассуждать и спрашивать постыдно».

Да, человечество едино… в этом я не только согласен с юсовцами, но и готов утверждать это громче их самих. Потому что это справедливо в обе стороны. Мир един, и все, что происходит здесь, на земном шаре, благодаря Интернету и СМИ моментально аукается во всех странах, как в глубоких колодцах. Сейчас наибольшую роль играют США, так что к ним наибольшее внимание и наистрожайший спрос. Ибо, что сейчас в Замбези, хрен с нею, с этой Замбезией, а вот выборы президента США у нас обсуждали так же бурно, как и в самих США. А это значит, что события в США влияют на жизнь и России, и всего мира. А из этого следует неопровержимый вывод, что Россия и весь мир не только имеют право , но и обязаны вмешиваться в жизнь США. Обязаны вовремя останавливать прямо на месте разрушительные тенденции для культуры Европы и Востока, для их самобытности и прочих ценностей, которые США по своей слоновьей тупости ценностями не считает.

Второй закон: вмешиваться в жизнь США мы, остальное человечество, имеем право с тем инструментом или оружием, которое у нас есть. У США самые мощные в мире СМИ, но это не значит, что мы должны противостоять только теми жалкими средствами СМИ, что у нас есть. На войне как на войне, и здесь воюют как статьями и видеосъемками, так и патронами, снарядами и ядерными бомбами в чемоданчиках.

Мы обязаны вмешиваться в жизнь США, их культуру и политику куда с большей активностью, чем они вмешиваются в нашу жизнь. Обязаны! А мы пока что по всему миру отступаем в беспорядке, бросая по дороге раненые ценности, контуженную культуру, выдохшуюся мораль…

Резко и неприятно позвонил домофон. Ругнувшись, я оставил премудрости и потащился в прихожую.

– Алло?

– Откройте, – донесся из мембраны усталый голос, – я почтальон…

– Там окошко консьержки, – бросил я.

– Ее нет, куда-то ушла…

– Тогда оставьте бомбу на улице, – посоветовал я и повесил трубку.

Вернулся, но вспугнутые мысли кружились где-то очень высоко, я только смутно видел искорки на слюдяных крылышках. Это мысли о бабах, всегда вот они, тяжелые, потные и зримые, их не надо ловить и подманивать, от них еще и отбиваешься, а вот о Великом хрен изловишь, а если даже изловишь, то легче удержать в руках только что вытащенного из реки скользкого сома…

Сейчас то, что зовется бабьим летом, но жара в эти дни вернулась такая, что все живое забилось в щели, пережидает знойный полдень. Тени чуть удлинились, но даже в них видно и осязаемо, насколько сух и прокален воздух. Комары и даже мухи попрятались, кто не спрятался, тот иссох. В доме напротив на окна спущены жалюзи, занавески, сдвинуты шторы.

Люди двигаются перебежками от тени к тени, словно под снайперским обстрелом. Я походил по квартире, мысли попрятались вслед за мухами. Бесцельно отправился на общую веранду, постоял еще и там, тупо глядя на город. Нечаянно выдвинулся на освещенный край веранды, на голову и плечи плеснуло раскаленной смолой, будто я штурмовал вражескую крепость. Я поспешно отодвинулся в тень.

– Что, – послышался сзади голос, – тоже не работается?

На веранду вышел Лютовой.

– Простаиваю, – согласился я.

– Одна голова хорошо, – сказал Лютовой, – две – лучше, а три – уже повод выпить… Тьфу-тьфу, только бы Бабурина не принесло!

– Русский человек, – отшутился я, – не может рассуждать здраво и трезво… одновременно. Я кроме кофе никаких спиртных напитков не принимаю… за станком.

– Как у вас с апгрейдом?.. Не достает эта постоянная гонка?

– Нет проблем, – ответил я. – Мне это самому нравится.

Он покачал головой.

– Как может нравиться ремонт, которому нет конца? Действительно, умом Россию не понять… А другими местами – очень больно.

Он улыбался, но глаза оставались серьезными. Он все старался подойти к чему-то, но натыкался на невидимые мне препятствия, обходил, натыкался снова. Я видел по его глазам, что именно он хочет спросить, но на эти темы не хочется, мозги стонут, просят отдыха… Я это называю защитным торможением: мол, прикидываются, на самом деле еще не устали, еще пахать и пахать…

– Загляну сюда вечерком, – обронил я. – Все-таки человек – общественное… Когда посидишь взаперти в четырех стенах, даже Бабурину рад.

– Да? – сказал он с прежней нерешительностью в голосе. – Тогда… э-э… сможете заглянуть ко мне на минутку?

– Ну, вообще-то…

– Да прямо сейчас, – сказал Лютовой уже решительнее. – Пока вы не погрузились в работу, работищу. А вечерком все здесь соберемся, пофехтуем эрудицией, попьем чайку, кого-то раздраконим, снова чайку…

Он пошел со мной рядом, дальше молчали до самых дверей его квартиры. Едва переступили порог, он щелкнул выключателем, сразу пошли бухать басы, и, как я понимаю, заработала глушилка, Лютовой для верности приоткрыл панельку, проверил, кивнул:

– Работает… Кроме музыки ничего не запишется. Бравлин, вы в прошлый раз меня просто поразили… Я уж молчу, что вы буквально выдернули головы ребят из петли.