Юрий Никитин - Земля наша велика и обильна...

Ресторан построили на вырост, чтобы захватить место. Пройдет немного времени, и здесь столики будут заказывать на месяц вперед.

Колоритный швейцар опередил нас, распахнул дверь в средних размеров зал, за дальним столом одна-единственная парочка, я огляделся, к нам заспешил молодой улыбающийся официант.

– Вас друзья уже ждут, – сказал он дружески, но не фамильярно. – Вон в том дальнем зале.

Оглянувшись, я заметил проход в соседнее помещение, еще один зал, тоже пустой, Юлия указала на открытую дверь в третий зал.

Дятлов и Троеградский сидели за столиком под старинным китайским фонарем, проводка упрятана в гирлянде цветных воздушных шариков, или не воздушных, но все достаточно красиво. Я не успел поинтересоваться у Юлии, как мне держаться с бывшими соратниками, чтобы не уронить достоинства: они поднялись навстречу, я пожал руки, подавая первым, ведь я – старший по всем параметрам, они терпеливо выждали, пока Юлия неспешно опустит себя в кресло, и тогда только сели сами. Я ревниво отметил, что они, похоже, в отличие от меня, правила хороших манер знают назубок. Или же им еще в детстве бонны подсказали, без каких манер президентами не станут.

– Прекрасный ресторан, – сказал Дятлов. – И цены невероятные!.. У нас на бульваре такой же, но там все впятеро дороже!

– Там высокая аренда, – пояснил я, – а здесь земля пока еще дешевая… Вам Юлию представлять не надо?

Троеградский посмотрел на нее молча и чуть-чуть поклонился, а Дятлов ответил:

– Ни нам милую Юлию представлять не надо, ни нас ей. Поздравляю с выбором прекрасного сотрудника. Ведь она не просто секретарь?

Мне показалось, что его слова можно истолковать как-то еще, но предпочел этого не заметить, кивнул.

– Да, Юлии пора переходить на более, так сказать, высокую площадку…

Юлия улыбнулась рассеянно, взгляд ее скользил по строчкам меню. Подошел официант, взглянул как на старых добрых знакомых.

– Что желаете?

Юлия передала мне папку с меню.

– Я бы взяла амоэби, кани и тобику, – сказала она.

Официант повернулся ко мне, я сказал, водя пальцем по строчкам и ориентируясь больше на пояснительные рисунки, чем на абсолютно ничего не говорящие названия:

– Мне тоже тобико… а это в самом деле икра летучей рыбы?

– Абсолютно, – заверил он. – А на следующей неделе начнутся поставки икры знаменитой рыбы, что лазает по деревьям… простите, забыл, как ее зовут.

– Круто! – признался я. – Тогда мне хамати, посмотрим, что это за лакедра-желтохост, и химовари. А дальше будет видно.

– Что-нибудь желаете на горячее?

– А что, – удивился я, – есть и такое? Я думал, японцы только сырую рыбу едят. Тогда да, конечно!

Троеградский, когда до него дошла очередь, сказал дипломатично:

– У вас какое блюдо фирменное?.. так и зовется «Золотой гусь»?.. Вот и давайте этого гуся. Он в самом деле из гуся­тины?

– Нет, из десяти суши, трех сашими и ролла «яблоко».

– А что это?

– Все – сырая рыба разных пород.

Троеградский подумал, скривился, русскому человеку сырое есть непривычно, нам бы запеченного жирного гуся с яблоками, натурального, без всякой сырой рыбы.

– Ладно, давай этого рыбного гуся, но к нему что-нибудь… ну, сам понимаешь…

– Саке? Сливового вина?

Троеградский вздохнул тоскливо:

– Водочки бы… ладно, саке – тоже водка. Графинчик.

Он посмотрел вопросительно на Юлию, она потрясла головой, я пояснил:

– Нам еще работать и работать.

Дятлов вскинул изломанные, как у Мефистофеля, кустистые брови:

– Так поздно? Над чем?

Я сказал официанту:

– Потом кофе. Или чайку, что у вас принято?

– Хорош будет зеленый чай с жасмином.

– Тогда чай. Даме и мне.

Официант ушел. Дятлов откинулся на спинку стула и внимательно рассматривал зал, впрочем, не слишком пристально, знает, гад, что рассматривать кого-либо или что-либо чересчур внимательно неприлично… Неужели только я, олух, пренебрегал этикетом, а весь мир знает и пользуется? Ну разве что совсем уж опустившиеся персы им пренебрегают… Спасибо Юлии, она не только заметила брешь в моей броне, но и храбро вступила со мной в спор, доказывая необходимость сменить латы.

В то время как Дятлов рассматривал обстановку, Троеградский вперил взгляд в меня, поинтересовался легко:

– Как сейчас настроение, Борис Борисович? Еще не передумали?

– Химовари мне нравится, – ответил я, – зачем передумывать?

Он усмехнулся.

– Вы знаете, о чем я. Не хитрите, Борис Борисович. Вы ведь Японию считаете врагом номер один… или два, после Китая, а вон как жрете их сырую рыбу!

– А я не должен?

– Как патриот, не должны! Вы же сами восхищались патриотизмом японцев, что отказались вообще покупать американские товары, пока не вытащили свою разрушенную войной экономику. Не так ли?

– Мой глобализм, – сказал я, – не означает, что будем питаться исключительно гамбургерами и хотдогами. Мне при­шлось дважды побывать с деловыми поездками в США, там масса итальянских ресторанов, японских, мексиканских, арабских… и всяких-всяких, не говоря уже о том, что там умеют делать и шашлыки, и пельмени, и вареники. Кстати, самый наваристый украинский борщ я ел в городе из железа и бетона – Детройте. На Украине такой разучились варить, а в Штатах варят!.. Помнят, значит. Хранят рецепты или традиции, не знаю, но борщ – чудо!

Официант поставил перед каждым четырехугольные мисочки грубой формы из толстой обожженной глины, покрытой глазурью, форма и дизайн явно с каменного века без изменений, разложил палочки в прозрачном пластике, хотел убрать вилки, я покачал головой:

– Мою оставьте. И у дамы – тоже.

Наконец прибыли в таких же неудобных глиняных посудинах под старину блюда из рыб, с виду очень красиво, все цвета и оттенки оранжевого и красного. На краю каждого блюда зеленел горбик размером с улитку. Я помалкивал, надеясь, что Дятлов или Троеградский отщипнут вместе с кусочком рыбы, но Троеградский присмотрелся, спросил опасливо:

– Что это зеленое?

– Васаби, – ответил я вынужденно. – Неплохая приправа. Вам понравится.

Троеградский изучал васаби с интересом, с задумчивым видом подцепил кончиком ножа самый краешек и аккуратно размазал по рыбе.

– Что-то слышал, – сообщил он. – Или в каком-то кино видел. Это японский хрен, да?

– Он самый, – сообщил я и тоже намазал себе на рыбу слой впятеро толще, чем у Троеградского.

Дятлов, глядя на меня, намазал на рыбу столько же, почти половину всей порции, откусил хоть и осторожно, чтобы посмаковать и насладиться, но достаточно, чтобы сразу покраснеть, побагроветь, а глаза полезли на лоб.

Я с задумчивым видом продолжал намазывать, вернее, размазывать ту капельку васаби по всей длине рыбы, а потом соскоблил две трети и начал размазывать по остальным ломтикам.