Юрий Никитин - Земля наша велика и обильна...

Он смотрел набычившись, худое лицо моментально вспыхнуло жарким румянцем. В глазах зажглись грозные огоньки, разгорелись в пылающие костры. Белович неслышно переменил ногу, но старался не дышать и вообще делал вид, что он бесплотный дух отца Гамлета.

– Борис Борисович, – наконец проговорил Щукин высоким взвинченным голосом. – Вы патриот?

– Увы, – ответил я, – да.

– Почему «увы»?

– Трудно быть патриотом, – объяснил я. – В России, я имею в виду. Это все равно, что признаться в преступлении. Во Франции или в Германии можно, в Штатах – можно, в любой стране можно, но в России – позор. Но я все равно патриот. Вы удовлетворены?

– Не совсем, – ответил он раздраженно. – Сейчас любой патриот должен понимать, что только союз со странами Востока может поддержать Россию.

– Для чего? – спросил я. – Костыли нужны для передвижения, пока раны заживают. Но когда гангрена поднимается от лодыжек до колен, костыли уж не помогут.

Он наклонил голову, словно намеревался вскочить и с ревом боднуть меня то ли в стиле регби, то ли в простом бычьем, что с его весом было бы не совсем уместно.

– Вы намекаете, что правильнее отрезать Дальний Восток и Сибирь?

– Я говорю открыто, – отрезал я, – что настолько больному организму поможет только полное переливание крови! С ударной дозой антибиотиков, антиоксидантов, стимуляторов и всем-всем, вплоть до прижигания гнойных язв. Короче говоря, наша предвыборная программа – это не хитрый ход, а действительно та программа, которой наша партия намерена руководствоваться. Я очень вас уважаю, Семен Семенович, но самое лучшее, что можно сделать в данной ситуации, это уже сейчас прикинуть, как устроиться в том новом мире.

Он вскочил, наклонился над столом с такой яростью, что я невольно отшатнулся. Маленький и щуплый, он ухитрился нависать надо мной, как гора, и широкий стол сразу показался мне чересчур узким.

– Это предательство! – прогремел он непривычно могучим низким голосом. – Предательство! Меня предупреждали, но я не поверил!

– Семен Семенович…

– Предатель! – прорычал он. – Но это хорошо, что я выяснил все лично. Не люблю играть за спиной, так что предупреждаю: я выхожу из РНИ и начинаю создавать свою партию, партию евразийцев!

Я вздохнул, во рту стало сухо, а в гортани горько.

– Не сомневаюсь, что к вам придут…

– Не сомневайтесь, – прорычал он. – Уже многие заявили, что хотят создать фракцию евразийцев, но я сказал им, чтобы заткнулись, пока не переговорю с вами!

Он отшвырнул стул, тот упал на ковер мягко, без стука. Белович подбежал, подхватил и замер, не зная, что делать, а к столу приблизиться не решался. Щукин фыркнул и направился к двери. Быстрая семенящая походка сменилась некой косолапостью, он даже ухитрился с его весом раскачиваться на ходу, словно борец, выходя на ринг, стараясь напугать противника.

Когда за ним с треском захлопнулась дверь, я перевел дыхание, Белович поставил стул на место, воззрился на меня с вопросительным выражением на скорбном лице. Я молчал, не зная, что сказать. Сказать в самом деле нечего, Щукин не враг, но то, что делает, хуже, чем если бы работал на службе ЦРУ и вел у нас подрывную работу. Какие к черту евразийцы, если мы – христиане, а уже это одно плотно всаживает нас в обойму европейских народов. Не говоря уже об общей европейской расе, то бишь арийстве, говорим на языке индоевропейской языковой группы, у нас европейское образование, все у нас дома по-европейски, а от Азии разве что интерес к восточным единоборствам, но это во всем мире так, да и вообще у нас вся система ценностей абсолютно европейская, какой уж тут «особый путь»!

Белович кашлянул, сказал робко:

– Ох, как не люблю эти выяснения! Что будем делать, Борис Борисович?

– Его надо остановить, – сказал я с неохотой. – Время игр прошло, впереди серьезные испытания. Нужна консолидация, Василий.

– Такого бычка остановишь, – ответил Белович с невольным уважением. – Маленький, но злой… Чего-то опасаетесь?

– Опасаюсь?.. Боюсь!

Он хмыкнул.

– Вы?

– Василий, нас передавят поодиночке.

– Кто?

– Китай, Индия, Арабский Халифат… Запад и Восток уже готовы к серьезному столкновению, а мы со своим устаревшим, не успевшим родиться евразийством окажемся посредине.

Он засмеялся.

– Разве не точно сказал Блок:

– Вот-вот, нас били с двух сторон. И уже так ослабили, что на этот раз сомнут. И будут драться друг с другом на той территории, где была Россия. На землях, где когда-то была такая страна, Россия… И был народ «русские», что-то вроде половцев или печенегов.

Он посерьезнел, сказал другим голосом:

– Я за текучкой что-то пропустил, да?

– Мы все пропустили, – ответил я с невольной злостью. – Занимаемся политикой в районном масштабе!.. Пусть даже этот район – вся Россия. Но пришло время смотреть на весь мир в целом. И не время от времени, а постоянно. Отныне и всегда.

В его глазах мелькнуло сожаление.

– Даже нам? Националистам? Дожили…

Романцев ждал меня в коридоре и, как говорится, руки в боки, в достаточно уверенной позе, позе готовности к немедленным действиям. Я вообще-то чуть выше да и тяжелее, но Романцев всегда ухитрялся держаться увереннее и выглядеть мощнее. Так рыба-еж раздувается втрое при виде опасных рыб, кот выгибает спину и поднимает шерсть, а Романцев выпячивает грудь и чуть ли не приподнимается на цыпочки, чтобы выглядеть крупнее и значительнее.

Вообще, как я теперь начал замечать, он умело пользуется системой «кто в доме хозяин» и, надо признать, многих заставил с собой считаться, хотя ни по уму, ни по рангу не соответствовал степени своего влияния. Теперь, после уроков Юлии, вспоминаю, как он обычно сидит: либо развалясь в кресле, либо небрежно раскинувшись, время от времени закидывает руки за голову и похрустывает косточками, словно устал, на самом же деле пускает в ход все эти подлые психологические штучки…

Я же обычно сижу прямо, колени напряжены, руки тоже вроде бы на месте, но на языке жестов это почему-то поза подчинения. Права Юлия: только своей огромной работоспособностью и авторитетом я поддерживаю влияние в коллективе.

– Поздравляю! – сказал он с подъемом.

– С чем?

– Социологические опросы, – сказал он ликующе, – показывают, что кривая популярности РНИ растет весьма быстро… да что там быстро – стремительно, в самом деле стремительно! Если так еще хотя бы неделю, у нас появляется шанс преодолеть пятипроцентный барьер, а раз так, то мы в Думе сформируем свою фракцию!.. такого еще не было, Борис Борисович. Вы – великий политик!