Юрий Никитин - Чародей звездолета «Агуди»

Только в Юсе выстрелы на Красной площади обсуждали в сенате, конгрессе, на всех форумах, а президент Бушмен созвал специальное собрание и заявил, что такое недопустимо не только в демократических странах, а вообще на планете, потому отправку экспедиционного корпуса нужно не только одобрить, но и ускорить. С этим же настойчивым призывом он выступал на всех собраниях, и всякий раз его популярность поднималась. Правда, освистали в университетском городке, больше благоразумно к умничающим ученым не ходит, зато постоянно посещал общества сексуальных меньшинств, где ему устраивали овации, как гомосеку, некрофилу и почетному вуайеристу.

Я вздрогнул, заметив на столе две плотные тени. Вскинул голову, в двух шагах благовоспитанно стоят Сигуранцев и Босенко, позы у обоих средние между «смирно» и «вольно».

– Что-то стряслось? – спросил я тревожно.

Сигуранцев взглянул на Босенко, тот не шелохнул и бровью, Сигуранцев сказал деликатно:

– Мы здесь уже давно стоим. Ксения о нас дважды докладывала… Но вы так высоко взлетели… или погрузились в нирвану, что мы просто не решались отрывать от гурий…

– Или гурий отрывать от вас, – добавил Сигуранцев туманно. – Присосались, стервы!

Я отмахнулся:

– Ни вас, ни гурий не видел, извините. Голова, как чугунный котел, что-то шумит…

– Это кипит, – объяснил Сигуранцев. – Варится. Про хорошего политика так и говорят, мол, котел у него варит. Про мелкого политика: котелок варит. Господин президент, у нас с Босенко наметилась одна совместная акция…

Босенко молчал, это меня насторожило, я спросил подозрительно:

– Какая? Да вы садитесь, чего как провинившиеся школьники.

Они послушно сели, держатся иначе, чем раньше, всем видом давая понять, что теперь меня уважают больше, даже чтят, раз я теперь не демократ, ведь демократия – последнее убежище подлеца, отныне я настоящий твердый правитель…

Босенко сказал нерешительно:

– Давайте мы вам сперва факты изложим, а вы сами скажете, что и как. Мы ведь силовики, тупые, значится, а вы ж – демократ, защитник прав и сироток. Словом, по нашим данным, только в Москве орудует пять тысяч бандитских группировок общей численностью сорок восемь тысяч человек…

Он раскладывал передо мной листки, диаграммы, показывал, объяснял, а во мне поднимались волной горечь и злость. Подумать только, сорок восемь тысяч здоровых сильных мужчин не работают, а грабят тех, кто работает!.. Обирают предпринимателей, что и так едва-едва сводят концы с концами, отрицательно влияют на мораль общества, которое видит, как хорошо быть бандитом, проституткой, вором и как плохо и позорно работать на заводе, стройке, прокладке дорог, в институте, как бесполезно что-то изобретать, создавать…

Я задержал дыхание, на миг вернулось обычное состояние, я чуть не сказанул то, что всегда говорит демократ, но тут же в мозгу сверкнуло ослепительное: ХВАТИТ! Хватит этого словоблудия, даже в богатом обществе оно отдает лицемерием, но в нашем положении это не просто тупость, это сознательное предательство интересов тех, кто избрал на этот пост, кто на меня надеется.

– Значитца, так, – сказал я. – Провести широкие аресты. Собрать пару сот бандитов. Нет, не утруждайте себя доказательствами вины, у них адвокаты лучше, чем у нас прокуроры. Достаточно и того, что про них известно – бандиты. Все понятно? Расстреляйте. Да-да, вы не ослышались. Без суда. Когда корабль тонет, не до расшаркиваний, надо срочно сбрасывать за борт балласт. Расстреляете, об этом сообщим в прессе. И предупреждение, что если в течение трех дней кто-то из остальных сорока восьми тысяч не устроится на работу… не липовую, а настоящую, где будет пахать в поте лица… устроятся именно на заводы и строительные работы, то поставим к стенке всех до единого.

Босенко спросил испуганно:

– Не слишком ли?..

Я поинтересовался ядовито:

– А вы что, демократ? Пятая колонна юсовцев? Мы первым же расстрелом уложим несколько зайцев наповал! Первое – вздохнут свободно предприниматели. Второе – народ увидит, что лучше трудиться честно. А того, кто вчера ходил в героях, – уже едят черви. Третье – милиция сможет наконец переводить на ту сторону улицы старушек, чего раньше делать не успевала. Четвертое – исчезнут бесполезные предприятия, что ничего не производят, а только обслуживают… Это ж сколько на сорок восемь тысяч надо лишних парикмахерских, баров, ресторанов, казино, бильярдных, сапожных мастерских…

Сигуранцев держался лучше, чем Босенко, изумления не выдал, даже прервал со смехом:

– В сапожные мастерские, думаю, бандиты не ходят. Разве что за данью? Предложение рациональное, но… вы в самом деле верите, что такое возможно?

Я нахмурил брови:

– А почему нет? Лишь потому, что никто не решался? Или народ будет против?

– Народ не против, – протянул он. – Народ завсегда за крутость. Народу в лом, что у кого-то хватает отваги воровать и жить на широкую ногу! Но мы ж стараемся жить по нормам цивилизации?

– Нормы цивилизации против норм выживаемости? – возразил я. – Если выбирать, то нам сейчас не до жиру, как в странах Европы. Нам сейчас бы из ямы! А галстук поправить да манжеты одернуть – потом, потом. Просто выжить, дорогой Петр Петрович! Просто выжить. Не как человекам, по отдельности мы уж точно выживем! У вас в Швейцарии на счету сколько? А вот как нация, в прошлом такая пассионарная…

Он тонко улыбнулся:

– Вы это с такой интонацией…

– Да, с такой! Что было однажды, то может и повториться. Может быть, именно сейчас и начинается новый пассионарный взлет? С этого момента, когда решили не тонуть, сложив руки, а дать в зубы тому, кто нас топит?

Сигуранцев поднялся, на губах змеилась тонкая улыбка. Я обратил внимание на победный блеск его глаз.

– Вот видите, Игнат Соломонович, – обратился он к Босенко, – а вы боялись предложить господину президенту чересчур суровые меры по арестам. Господин президент, как и надлежит отцу народа, суров и справедлив.

Босенко поклонился, вид несколько ошарашенный. Я понял, что Сигуранцев все рассчитал заранее, догадывался о моей реакции, все провел просто ювелирно. Неужели я так предсказуем? Или, действительно, это самый верный и прямой выход, но мы его в упор старались не видеть из-за страха показаться… грубыми?

Правозащитники наконец собрались в единый кулак: трагедия в Рязанской области казалась настолько невероятной, что несколько дней вырабатывали общую позицию, получали инструкции с Запада. Наконец подняли общий многоголосый крик, вывели на улицы толпы женщин, те развернули хорошо сделанные плакаты с требованием прекратить геноцид кобызского народа, дать ему свободу и самоопределение, немедленно вывести войска и покаяться, сложить полномочия президента и не препятствовать вводу американских оккупационных войск.