Юрий Никитин - Чародей звездолета «Агуди»

Они все трое, даже Босенко, вскричали в один голос:

– Зачем?

Я огрызнулся:

– А чтобы убедиться, что вы мне не кино показываете!

Я проводил утреннее заседание, когда Громов доложил на кодовом жаргоне, что военные учения прошли успешно. Правда, с немалыми потерями: три танка, шесть бронетранспортеров, двадцать солдат и офицеров, много раненых…

Министры наблюдали за изменениями моего лица с удивлением и беспокойством, уже привыкли, что я всегда отцовски безмятежен и благодушен, как екатерининский вельможа, а сейчас покрываюсь пятнами, как будто испытываю на себе сибирскую язву.

– Все в порядке, – сказал я им, – продолжаем заседание… Это мой внук молотом по пальцу….

Новодворский передернул плечами.

– По пальцу? Бр-р-р… все равно, что серпом по Фаберже.

Совещание продлилось меньше часа, я отпустил министров, велел Ксении никого не пускать, вызвал силовиков. Прибыли в полном составе, Громов все еще багровел, ярился, сжимал кулаки, но бензина в костер плеснул Сигуранцев, он слушал по своим каналам, а по ним докладывали, что хотя танки прошлись по всему анклаву, однако немалая часть боевиков успела скрыться в подземные бункеры. Все настолько тщательно укрыты, что самим отыскать очень непросто, а на помощь местного населения рассчитывать, увы, не приходится.

– Еще бы, – прорычал Громов. – А оно осталось?..

– Значит, – проговорил я, – надо было еще раньше. Это я виноват.

Громов взглянул остро, проглотил что-то, готовое сорваться с языка, сказал грубовато:

– Раньше нельзя было. Нужно хоть немного иметь доказательств. Хоть какие-то!.. Нас и так с дерьмом смешают. Вы не представляете, что поднимется сегодня утром!..

Сигуранцев предложил:

– А если пока что не сообщать? Журналистов там не было.

– Юсовцы со спутников заметят пожары, горящие танки. Тут же раззвонят по всему миру. Сюда начнут ломиться толпами. А наши захотят опередить всех, прилетят без всяких разрешений, будут вопить о нарушении свободы слова и права каждого на информацию.

Я сказал нетерпеливо:

– Давайте быстро подумаем, как вести себя в изменившейся ситуации. Мы были настолько уверены в своей мощи, что прорабатывали только, что говорить потом и как отправить остатки кобызов в Узбекистан. Теперь придется думать, что говорить «во время».

Громов сказал свирепо:

– Никакого «во время»!.. Это не Чечня, где все-таки они на своей земле. Кобызы – не на своей. Я приказал своим стрелять по всему, что движется. А кто такой, не спрашивать вообще.

– Я тоже, – ответил Сигуранцев. – Однако, похоже, нам придется бросить туда еще силы. Ваши танки, Лев Николаевич, очень уязвимы. Достаточно в бункере услышать шум от гусениц танка, чтобы, выждав, приподняться по пояс и выпустить птурс в спину. А выскакивающих танкистов добить из автоматов.

– Я могу послать туда еще парашютную дивизию, – ответил Громов. – Эти ребята могут сами, как и боевики, ползать на брюхе, затаиваться в любой ложбинке. Но это, к сожалению, ведет к затяжной войне…

Сигуранцев фыркнул:

– К войне? Россия воюет с кобызами? Вы только представьте себе заголовки в новостях! Десять лет тому готова была на равных тягаться со Штатами, а теперь… с кобызами. Смех сквозь горькие слезы!

Я сказал с неохотой:

– Я берусь не допустить корреспондентов еще сутки… даже двое. А потом уже придется подыскать более серьезные объяснения.

Громов сказал свирепо, но подбодрившись:

– Двое суток? Да я за двое суток…

– Не хвались, – остановил Сигуранцев. – Не хвались, ладно?

– Я не хвалюсь!

– Бьем о заклад, что и за двое суток не сумеешь… окончательно?

– У тебя пять тузов в рукаве, – огрызнулся Громов. – Да и что такое «окончательно»? Но двое суток – это двое суток. Вон о Чернобыле месяц ничего не сообщали, хотя радиоактивное облако накрыло всю Европу!.. А то было в разгар гласности. Я же берусь за двое суток…

Сигуранцев не дослушал, повернулся ко мне:

– Господин президент, я пошлю добавочные отряды спецназа. Если позволите…

– Действуй, – сказал я. – Прямо сейчас. А мы, Лев Николаевич, сейчас побываем там лично.

Громов покачал головой:

– Все еще настаиваете? А что скажем прессе? Остальным министрам?

– Что встретился с участниками маневров, – ответил я. – Мы в самом деле можем встретиться с какой-нибудь частью. Организуйте что-нибудь на скорую руку по дороге.

Звякнул приглушенно и очень мелодично звонок, я тронул пульт, на экране появилось лицо Ксении.

– Господин президент, – спросила она встревоженным голосом. – К вам господин Карашахин… Говорит, что у него неотложное дело. Крайне неотложное!

Громов сказал хмуро:

– Это значит, что со спутников уже засекли… продолжение наших маневров.

Я сказал нехотя:

– Пусть господин Карашахин войдет.

Дверь приоткрылась, как мне показалось, на ширину ладони, но Карашахин ухитрился проскользнуть, плотно прикрыл за собой дверь, глаза его не отрывались от моего лица.

Я поинтересовался:

– Что-то случилось?

– Да, господин президент, – произнес обычным ровным голосом, даже голову слегка опустил, чтобы не выдавать себя блеском глаз. – Из крупнейших агентств пришли запросы… что у нас случилось в Рязанской области?

Громов глухо ругнулся, я лихорадочно обдумывал ситуацию, наконец сказал:

– Глеб Лагунович, для них нет никаких новостей. И никаких комментариев. А вам уже могу сказать… но пока только вам!.. что несколько часов назад началась операция «Сулла». Ее цель – убрать с карты России кобызский анклав. Убрать полностью. Наш министр обороны полагает, что понадобится еще сутки-двое, чтобы операция была завершена полностью. Вот тогда мы и скажем… возможно, скажем.

Он слушал с непроницаемым лицом, а когда поднял голову, я с облегчением не увидел в его глазах обиды. Нет, скорее нечто другое, если бы я не был так критичен к себе, сказал бы, что Карашахин посмотрел на меня с уважением.

– Хорошо, – сказал он после короткой паузы. – Я сумею держать корреспондентов на расстоянии все это время.

Сигуранцев и Босенко с облегчением вздохнули, я сказал:

– Вот и прекрасно! Я сейчас на полдня слетаю в воинскую часть, что особенно отличилась на маневрах и не набрала ни одного штрафного очка… такие есть, Лев Николаевич?.. милостиво побеседую, похлопаю по плечам героев, а потом вернусь. Со мной будет оператор, все это заснимет. Все это время держите здесь оборону.

Он наклонил голову, как вышколенный дворецкий:

– Хорошо, господин президент. Будет сделано, господин президент.

Армейский вертолет ужасал грохотом, тряской, неудобствами: жуткая боевая машина, и хотя этот вертолет транспортный, переделанный под летающий штаб министра обороны, но у меня с первых же минут полета заныли зубы, а все кости мелко-мелко завибрировали.