Роман Глушков - Угол падения

Если на эти вопросы и существовали ответы, Аглиотти их не знал, да и, честно сказать, не особо рвался на поиски истины. Оценив очередную иронию судьбы, что выдала Тремито отсрочку от Ада, он еще раз взглянул на маленький черный контейнер с золотой гравировкой, врученный «воскресшему» на выходе из офиса «Синъэй» миловидной улыбающейся японкой, и запрятал свое загрузочное досье в карман. Затем инстинктивно коснулся груди, как делал это много лет, проверяя, не потерялся ли талисман, однако сегодня впервые не обнаружил его на привычном месте. Чему, впрочем, нисколько не разочаровался. В мире, куда вступал Доминик, его Долорес и Серджио были живы, а значит, талисман, носимый Аглиотти в память о них, был ему теперь не нужен.

Лок-радар на запястье Тремито издал предупредительную трель и приятным женским голосом оповестил хозяина, что ему поступила текстовая почта. Подивившись было, насколько оперативно его взяли в оборот местные рекламные службы, Доминик прочел свое первое «посмертное» письмо и был снова удивлен.

На первый взгляд, пришедшее Аглиотти сообщение и впрямь смахивало на рекламу, но на самом деле таковым не являлось.

«С днем рождения и добро пожаловать в наш маленький тайный клуб мертвецов! – гласило оно. – Я и Кастаньета желаем тебе успешно избавиться от старых привычек и начать новую жизнь. Полагаю, теперь мы квиты. Arrivederci,siciliano! »

И подпись: «Черный Русский».

– Bastardo ! – процедил сквозь зубы Тремито. Но без злобы, а просто потому что, несмотря на оказанную ему этим либерианцем помощь, Аглиотти все равно не питал к нему симпатий. Их отношения были сугубо деловыми и закончились после первой же сделки, пусть та и выдалась удачной для обеих сторон.

Стерев сообщение, Доминик активировал выданный ему Платтом сигнальный код – фигурально выражаясь, нажал кнопку звонка на воротах транзит-шлюза, – по которому креатор должен был определить, что Аглиотти разобрался со всеми проблемами и готов отправиться в Поднебесную на встречу со своей семьей. Встречу, за которую Аглиотти также обязался заплатить определенную цену. Но какой бы высокой она ни казалась Тремито, он и не думал торговаться, намереваясь выплатить положенное без остатка, сколько бы времени это ни ушло.

Да и что для него вообще представляло сегодня время? Длящаяся бесконечно лучшая неделя его жизни, когда Долорес и Серджио были действительно счастливы, а Доминик, глядя на них, даже начал надеяться, что такое может продлиться не одну неделю и не одно лето…

«Не в этом мире и не в этой жизни», – одергивал он тогда себя, изгоняя из мыслей несбыточные надежды. Вот и напророчествовал. Чтобы стать по-настоящему счастливыми, всем им пришлось умереть, а потом воскреснуть в Менталиберте, чтобы прожить вечность длиною в одну неделю. Или неделю длиною в вечность…

Доминик уселся на лавочку в каком-то маленьком скверике и сидел, погруженный в раздумья, до тех пор, пока поблизости от него не раздался голос креатора Платта:

– Синьор Аглиотти! Я получил ваш сигнал и прибыл как только смог! Надо полагать, вы утрясли все необходимые формальности и готовы вернуться в Поднебесную, как мы договаривались?

Доминик встрепенулся и посмотрел туда, откуда прозвучал знакомый голос. Морган стоял неподалеку в своем неизменном клетчатом пальто, опираясь на столь же неизменную трость, и довольно улыбался. При этом кончики длинных усов пижона приподнялись вверх, будто стрелки часов, показывающие десять минут одиннадцатого.

– Ну так что, вы готовы или нет? – нетерпеливо повторил свой вопрос Платт.

– Готов, – ответил Тремито, вынимая из кармана загрузочное досье – фактически душу – и вверяя его своему нынешнему Господу Богу.

– Что ж, раз так, тогда идемте. Долорес и Серджио вас уже ждут. – Креатор взял из рук Аглиотти черную коробочку и, сделав приглашающий жест, зашагал по алее туда, откуда пришел.

Тремито поднялся со скамьи и последовал за Морганом. Не оглядываясь. Именно так, как и нужно было расставаться с чудовищным прошлым, которое осталось за спиной Доминика Аглиотти…

Все-таки порой бывает приятно, когда человек, давший вам обещание, не сдерживает его. Особенно если речь идет об угрозе прикончить вас за первое же неповиновение приказу. Кому как, а я такое вероломство со стороны моего хозяина, креатора Платта, мог лишь приветствовать. Этот взбалмошный диктатор, что последние семь лет третировал меня изо дня в день, вдруг решил проявить неслыханную по его меркам снисходительность и даровал мне пощаду. И пусть сокрушаться о потере такой дерьмовой жизни, как моя, глупо, я все равно радовался. Наверное, потому что всегда любил жизнь, какие бы фортели она передо мной ни выкидывала.

Воскресив меня в уродливо-карикатурном теле робота – механического существа, коему было бы уместнее находиться в механосборочном цехе, а не в креаторском офисе, – Платт дал мне имя Людвиг – в честь своего любимого композитора Бетховена. В общем, сделал все возможное, чтобы заставить Арсения Белкина забыть самого себя и оградить его от тлетворных мирских соблазнов по радикальному библейскому завету. Тому, что был взят на вооружение сектами скопцов, истолковавших буквально слова Евангелия о вырывании искушающих тебя органов собственного тела. Морган поступил гораздо жестче: взял и разом лишил меня всех до единого телесных искушений, истребив на корню их источник.

В какой-то степени это и впрямь помогло мне сжиться с не подверженной человеческим страстям оболочкой робота. Для пущей гарантии креатору следовало бы вдобавок лишить меня воспоминаний, но «оскопить» бывшему преступнику память было уже не в силах Платта. Хотя он был уверен, что все же достиг на этом поприще кое-каких успехов. В чем я не стал его разубеждать, а наоборот, использовал легковерие гения себе на пользу и таким образом спас свою истинную личность, которую Морган всячески из меня изживал.

И вот по прошествии семи лет тщательной конспирации я был вынужден раскрыться, чтобы прийти на помощь своему брату (простите, но язык не поворачивается называть его клоном или копией), волею судьбы угодившему в плен к творцу самого безумного М-эфирного мира – Черной Дыры. Я грубо ослушался приказа хозяина и позволил Белкину Второму и его подруге сбежать в Менталиберт. После чего неминуемо должна была сработать директива самоуничтожения, «вшитая» в меня, подобно тем якобы ядовитым ампулам, что вшивались полвека назад под кожу алкоголикам и выполняли функции этакого дамоклова меча, который карал пациентов, если у них в крови начинал циркулировать разъедающий стенки ампул спирт. И хоть, по слухам, никакой отравы в них не было, многие их носители, истово уверовавшие в постулат «Будешь пить – умрешь!» и все равно не переборовшие тягу к спиртному, действительно умирали, отравленные разве что чересчур мощным самовнушением.