Дивов Игоревич - Оружие Возмездия

— Что еще за профессия?

— Командир пишущей машинки.

— Где работал?

— Политотдел Мулинской учебки.

— Понял, — сказал начПО. — Где твоя партия? Стой там, я за тобой приду через полчаса.

— То есть…

— Да, ты уже служишь здесь. Поздравляю.

Все оказалось не просто, а очень просто. Я вернулся к своим, закурил и решил пока ребят не радовать тем, что дальше они двигаются без меня.

Тут появился моложавый и веселый капитан в лихо заломленной фуражке.

— Мужики, — сказал он. — На фига вам киснуть в этой Малиновке? Вы здесь миномета даже издали не увидите. А мы регулярно на технике работаем. И ездим стрелять на полигон. Рванули к нам в Белую Церковь! От Киева восемьдесят километров. Город чудесный, наша часть стоит на окраине. Кормежка отличная. А главное, сама часть особенная.

— Чем же? — спросили капитана.

— Кадрированная бригада прямого окружного подчинения. Всего сто пятьдесят человек. Разворачиваемся только по войне.

У нас тут же в мозгах дружно щелкнуло: чем меньше часть, тем меньше дедовщина. Армейский стереотип.

— Небольшой дружный коллектив, — заявил капитан, будто подслушав наши мысли. — В дивизионе меньше тридцати солдат и сержантов. Батарея — шестеро. На шестерых — свой комбат, представляете? Я сам комбат.

Память моя не сохранила фамилию этого телепата, он нас отвез в ББМ и вскоре оттуда перевелся. Попался бы он мне через месяц за забором, я бы ему… Да ничего особенного, просто в глаза бы посмотрел.

— Поедем в Бригаду Большой Мощности!

Название части нас доконало. Работать на технике! Ездить стрелять на полигон! Жить на окраине города. Сто пятьдесят человек! У шестерых свой офицер! И тем не менее — стрелять! Мечта артиллериста.

АбрБМ, вот как это называется. Артиллерийская бригада большой мощности: два пушечных дивизиона, два минометных. Ну и пускай кадрированная, лишь бы боевая учеба, а не заборостроительство.

Я подхватил вещмешок. Прощай, Малиновка. Не повезло тебе.

Малиновского начПО я потом видел на зимнем полигоне. У подполковника был кунг-прицеп размером с троллейбус, но сам начПО и его люди носили шинели. Самоходчику это говорит многое, если не всё. Самоходчик в шинели вне зимней квартиры — не бывает. А я уже стал к тому дню самоходчиком до мозга костей, до опупения и изумления от себя самого. И порадовался, что не остался в Малиновке.

Я до сих пор в душе самоходчик. Боюсь, это не лечится…

Первое, что мы увидели, ступив на территорию Бригады Большой Мощности — непролазная грязь, развороченная глина, посреди которой стояла кольцевая скамья курилки. В курилке сидели люди в тельняшках и с головами, бритыми до блеска. Рожи у людей были широченные и страшенные.

Это были старшина четвертого дивизиона Шура Андрецов и его водитель Котарев. Обрились деды на "стодневку".

— Ага! — заорал Андрецов, углядев нас. — Дивись, Котяра! Пушечное мясо приехало, трам-тарарам!

Котарев дико захохотал.

Мы немного призадумались.

Нас подвели к высокой казарме старинной постройки (как потом оказалось, дореволюционной). Откуда-то сверху раздалось: пух-пух-пух! Очередь из "Калашникова" 5,45, примерно в три патрона.

Мы задумались еще крепче.

В казарме было довольно уютно, тут люди жили, а не кантовались, в отличие от учебки. Но я сразу заметил, какими глазами на нас смотрят. Либо жадно-внимательными, либо испуганно-забитыми. И я навскидку, с первого взгляда, мог бы отличить старослужащего от молодого. По одним глазам.

Повели обедать. Столовая помещалась в величественном здании, наводившем на мысль о екатерининской эпохе (почти угадал). Кормили нормально, хотя после Мулинской учебки что угодно сошло бы за еду. С нами был молодой солдат, который раздал новичкам ложки, а после собрал их, пересчитал и отправился мыть.

— Что это значит? — спросили его.

— Это наши ложки, — ответил солдат. — У каждого дивизиона свои ложки. Не дай бог потеряешь.

— Что за пальба была наверху?

— Там десантники живут. Говорят, дух застрелился.

— А как тут вообще?

— Жопа. Вечером сами увидите.

К вечеру нас раскидали по дивизионам, но мы ничего особенного не увидели. К нам еще приглядывались.

Я оказался в третьем минометном. Из моей партии сюда попал еще один сержант. Здесь было много дедов, несколько черпаков, много молодых и ни одного духа. Я оценил соотношение сил призывов как почти равное, но уж больно подавленно глядели молодые.

Это настораживало. Среди дедов я заметил троих по-настоящему здоровых парней, а у черпаков вообще одного. Дивизион был в целом низкорослым, я со своими 183 сантиметрами неплохо смотрелся на его фоне. Мой водитель Кононенко по прозвищу Кузнечик оказался еще чуть выше и чуть шире. Но его запросто шпыняли мелкотравчатые деды, и он подчинялся безропотно. Серым кардиналом дивизиона был здоровенный, почти на голову выше меня, дед-каптерщик с литовской фамлией (по кличке, разумеется, Сабонис). Против Сабониса я бы не выстоял, но остальным пришлось бы попотеть, выйдя со мной один на один. Тем не менее, они тут всех затоптали. Они редко действовали в одиночку. Даже живой кошмар дивизиона, неуправляемый казах Орынбасар Кортабаевич Арынов, не рыпался против меня без поддержки, хоть у него и был разряд по вольной борьбе. Всегда кто-то околачивался рядом, готовый Арынова спасать. Многих дедов от него просто мутило, но они беззастенчиво использовали "Алика" как пугало.

Очередным потрясением стало то, что бригада по команде "отбой" и не думала "отбиваться" — хотя дежурный офицер сидел здесь же, за пультом оповещения в торце казармы. Бригада включила телевизор и начала бродить туда-сюда, занимаясь своими делами. Где-то кого-то немножко пинали ногами, чтобы шевелился быстрее.

Я, как сумел, познакомился с народом. Мне сразу понравились местные черпаки, особенно Тхя, Голиней, вычислитель Саня Вдовин (тогда еще младший сержант, разжалуют его позже) и мой замкомбат Болмат. Они были спокойны, доброжелательны и не качали права. Спокойно, доброжелательно и не качая права, они разъяснили мне обстановку в бригаде и расстановку сил в дивизионе. Как сейчас говорится — "ничего личного". Тхя не скрывал, что его от здешних порядков тошнит, Вдовину было все по фигу, Голиней с Болматом хоть и встроились в систему, но, как мне показалось, без энтузиазма.

Я понял, что еще не разучился удивляться.

Общение со своим призывом не удивило — расстроило. Ребята они были неплохие, но их давно согнули в три погибели. Опереться на Карнаухова, сержанта, пришедшего со мной, я и не думал — это было существо в два раза добрее и незлобивее меня.

Ночь прошла относительно спокойно. С утра — началось.

На новоприбывших срывались мгновенно, все и по малейшему поводу: хватало нескромного взгляда, я уж молчу про расстегнутый крючок на воротнике. Из какого ты дивизиона, никто не смотрел. Все лупили всех. Кто-то пробовал отбиваться, тогда набегала толпа и тащила его в умывальник — учить жизни подальше от посторонних глаз. Кто-то пробовал вступиться — набегала толпа вдвое больше. А молодые из местных говорили: не выпендривайтесь, только хуже будет, мы же не выпендриваемся…