Александр Громов - Завтра наступит вечность

– Какой это вид? – спросила Надя.

– Точно не скажу, я все-таки не зоолог, – смутился Аскольд. – На бизона похоже…

– А… давно это произошло?

– В смысле, съели его?.. Несколько недель, не меньше. Смотри, вокруг даже мух нет…

Меня осенило.

– Ударь себя по щеке, – сказал я, приближаясь к Аскольду.

Он мгновенно ощетинился:

– Не понял!

– По правой щеке, – уточнил я. – У тебя комар. Обыкновенный комар, земной.

Аскольд ударил. Насосавшийся комар не успел взлететь и был расплющен. Мы по очереди исследовали останки кровососа – очень обыкновенные, знакомые каждому останки.

Аскольд снова заявил, что ему это совсем не нравится. Мне тоже никогда не нравились укусы комаров, но он имел в виду другое. Откуда на иной планете взяться земным – или, по крайней мере, близким к земным – формам жизни?

С другой стороны – небывалые цветики-семицветики…

Начальство в лице Стерляжего пресекло дискуссию. Начальство велело нам брать ноги в руки и первым пошло вброд. Весело текущая мутноватая водичка не достигала колен. Возможно, в ней водились какие-нибудь рыбы, но точно не пираньи.

До сопки было рукой подать. Взобраться на вершину оказалось непросто, но мы и с этим справились, хотя то и дело приходилось карабкаться на карачках и обходить скальные обнажения. Никакое копытное, если оно не архар, сюда не забралось бы. Да и на вершине нам пришлось тратить время в поисках места, где деревья не закрывали обзор.

За кольцом сопок расстилалась холмистая равнина. Ветер гнал волны по травяному морю, теребил кусты и редкие купы невысоких деревьев. Саванна… Вдали паслось стадо каких-то животных. Расстояние до них было великовато и для бинокля, удалось только разглядеть, что они похожи на земных газелей, если только над нами не шутило воображение, дорисовывая знакомое взамен смутного.

– Понятно, – сказал Аскольд. – Копытные время от времени пробираются через болото в эту котловину и благоденствуют, пока не сожрут всю траву или пока до них не доберутся хищники. Тогда они уходят на равнину. Сейчас их здесь нет, и хищникам нечего делать в котловине.

Спорить с ним никто не стал. Надя только пожалела, что у нас нет более мощной оптики, чтобы рассмотреть копытных подробнее, на что Стерляжий, отвечавший за экипировку и уловивший упрек в свой адрес, немедленно окрысился в том духе, что в задачу первого этапа общей разведки детальные исследования никак не входят, и погнал нас вниз с сопки. К Лазу.

Спускаясь, мы перебрасывались веселыми шуточками. Как-никак первый этап прошел успешно. Нас не съели, даже не пытались. Природа планеты – во! Корпорация будет в восторге. Один только раз нас напугало какое-то растение вроде бешеного огурца, выстрелившее в нашу сторону порцией клейких семян, да и то промахнулось. Оставленный у Лаза маячок уверенно попискивал, и не барахлил пеленгатор. Мы переправились через ручей и двинулись напрямик. Стерляжий на ходу ворчал, что мы слонялись по планете больше намеченного часа, целых шестьдесят семь минут, но ворчал больше для проформы. Да хоть три часа – победителей не судят!

Теперь я возглавлял шествие и первым разглядел маячок в примятой траве возле Лаза, только никакого Лаза там уже не было. Была примятая трава, маячок на штыре и больше ничего.

В первый момент я подумал, что ошибся, и даже начал шарить взглядом вокруг – как будто Лаз мог куда-то закатиться. Глупо. Так же глупо, как утопающему цепляться за соломинку.

Я ничего не сказал – они все увидели сами.

– А где… – начала было Надя и не закончила. Она поняла.

– Все, – сказал я со смешком, прозвучавшим по-идиотски, и сел в траву. – Приплыли.

Согласен, я мог бы изречь что-нибудь поумнее, но зачем же так набрасываться на человека? Как будто я был виноват в том, что Лаз спонтанно закрылся. Как будто я сам его и закрыл!

Ладно уж, могу честно признаться: если бы сумел – закрыл бы на время, чтобы подшутить. Но как бы я сумел?

Когда они выдохлись и прекратили изливать на меня гнев и презрение, Стерляжий сел в траву рядом со мною, отдышался и подал голос:

– Твои предложения?

– Сидеть, – сказал я. – Сидеть и ждать. Валера сделает, что сможет.

– А если не сможет? Тебе надо было остаться там, тебе!

– А я сюда и не напрашивался, – парировал я. – Ты решал, кого взять. Ты начальник, я дурак. Какой с меня спрос?

Он опять взвился и много чего наговорил в мой адрес. Я отмалчивался, решив не связываться. Не понимаю: для чего люди расходуют энергию без всякой пользы? На Грыжу бы их, только не на часы, а на недели. Там самый бестолковый упрямец обучится не суетиться зря и не переть на рожон. Машиной он там станет, умной машиной.

Для жизни на Земле это, может, и плохо, не знаю. Нет, пожалуй, в самом деле плохо. Но то на Земле…

Бедуином я был – такое пришло на ум сравнение. Одиноким бедуином, отбившимся в пустыне от каравана. Что делать – орать, метаться, каракуртов распугивая? Пусть другие мечутся, а я посижу. Нормальный бедуин закутается в бурнус да и просидит под саксаулом сколько сможет – авось мимо пройдет еще один караван. Иншалла, словом. Все равно ничего умнее выдумать не удастся.

От скуки я перебрал в памяти все цепи управляющего блока – может, сгорело что? Вроде там и гореть-то особенно нечему… А если паче чаяния какая-нибудь плата выйдет из строя, то определить какая и заменить ее – раз плюнуть. Запасные платы я тоже тестировал, в норме они были. Да и Валера инженер толковый, в своем деле он не одну собаку съел, отловив предварительно… А Лаз закрыт. Выходит – что? Выходит, он просто-напросто не желает открываться, что с ним ни делай. Нет у него сегодня настроения служить людям, и когда оно снова появится – неизвестно…

Мы пользуемся, не понимая. На том стоим. Программисту нет дела до того, как в кристаллах процессора электроны преодолевают потенциальные барьеры. Корпорация увлеченно грабит Клондайк, даже не подумав хотя бы раз запустить на эту планету не старательскую, а исследовательскую экспедицию. Или вот автомат. Он может стрелять. Многим известны его ТТХ, приемы разборки-сборки и ухода за ним. Но многие ли знают, что его ствол, к примеру, состоит из мельчайших кристалликов стали, что кристаллы эти относятся к кубической системе, ориентированы хаотично, а между ними имеются аморфные прослойки, что электронный газ в межатомном пространстве вырожден, потому что пытался обмануть принцип Паули… А главное, стрелку не нужно ничего этого знать, более того – знать вредно. Опасно для жизни. Стрелок должен прятаться, выцеливать, нажимать на спусковой крючок, и это нажатие иной раз заставляет историю идти по-другому…

Точно так же мы ничего не знаем о Лазе, но это не мешает нам его эксплуатировать… когда он хочет быть эксплуатируемым. А если нет? Если он никогда больше не захочет?