Роман Глушков - Северный шторм

Впрочем, никому сегодня не известно, о чем на самом деле думал командир Первого отряда Охотников в последние минуты своей жизни. Густав Ларсен мог беспокоиться не только об отсутствии у Сэминга пилы, но и о том, что Охотник наверняка успел заметить за пару секунд до гибели. Увиденная сцена вызвала бы у Кувалды куда больше вопросов… если бы, конечно, у него осталось время озадачиться ими.

Сэминг повертел в руке бутылку вина, словно сомневаясь, стоит ли напиваться на пути в Валгаллу, после чего зажмурился, размахнулся и с отчаянным воплем разбил бутылку о ящики…

В следующий же миг северная часть Ватикана вместе с Солнечными воротами и большим участком стены превратились в каменную пустошь, исчезнув в облаке чудовищного взрыва…

Историк Паоло Бертуччи – тот самый Безногий Итальянец, что пережил Каменный Дождь и увековечил для потомков свои воспоминания о канувшем в небытие мире Древних, – подробно описал ужасы, что творились на Земле, когда на нее падали обломки Луны. Читая в юности запрещенные в Святой Европе труды Бертуччи, которые мне чудом посчастливилось раздобыть во время учебы в Боевой Семинарии, я даже представить себе не мог, что однажды попаду в похожий катаклизм. Причем не где-нибудь, а в Божественной Цитадели.

Каменные глыбы, врезавшиеся в Землю на бешеной скорости; мощное оружие Древних, что детонировало при этом и стирало с лица планеты целые страны; взорвавшиеся хранилища топлива, разбуженные вулканы, тонущие в океане острова и архипелаги… Читая об этих ужасах, я подозревал, что мне наверняка недостает воображения, чтобы представить наяву подобные жуткие картины. Столб огня, достигающий небес… Взрывная волна, которая за пару секунд обращает густонаселенный город в голую пустыню… Безусловно, описанные в книге факты потрясали, но не настолько, чтобы после прочтения «Хроник» Безногого Итальянца я терял аппетит и сон.

Любопытно, что сказал бы Паоло Бертуччи, доживи он до наших дней и стань свидетелем катастрофы, которую учинил в Ватикане конунг Торвальд Грингсон. Ужаснула бы она знаменитого историка или, наоборот, показалась бы в сравнении с пережитыми ужасами всего лишь рядовой трагедией? Да, действительно, Вечный Город знал куда более жуткие катастрофы. При Каменном Дожде он вынес удары четырех небесных глыб и был затоплен водами разлившегося Тибра. Но нынче о древних кошмарах напоминали лишь предания да огромные котлованы-воронки в разных районах столицы, через которые были проложены мосты и акведуки. Ужасы же тех смутных лет давно канули в прошлое.

И вот сегодня Вороний Коготь заставил жителей Божественной Цитадели почувствовать на собственной шкуре, что пришлось когда-то пережить их предкам. Для этого Грингсону понадобилось полторы тонны нитроглицерина, смертник-ледсагар и подходящее средство транспорта, которое могло пройти в город, не вызвав лишних подозрений. Траурная ладья с телом погибшего сына конунга подошла для этой цели как нельзя кстати…

Инженеры-подрывники норманнов занялись производством нитроглицерина на следующий день после провалившегося штурма. Взрывчатка изготавливалась в обстановке строгой секретности на мыловаренном заводике городка Перуджа, что находился в паре часов езды от святоевропейской столицы.

Первоначальная идея Грингсона по использованию этого крайне опасного в обращении вещества почти не отличалась от той идеи, что была в конечном итоге реализована. Вороний Коготь планировал снарядить нитроглицерином самоходную баржу и под покровом темноты отправить ее на таран заграждений у речных ворот. Взрыв такого количества нитроглицерина был равносилен взрыву почти двух с половиной тонн тротила. Этой мощи вполне хватило бы для того, чтобы расширить речные ворота для прорыва в Ватикан дружинников-пехотинцев, а при выгодном для «башмачников» обрушении стен – и прохода бронетехники. Правда, предстояло устранить одну существенную проблему: не дать Защитникам подорвать баржу еще на подходе.

Именно данный вопрос и обсуждался на военном совете конунга, когда в норманнском лагере появились мы. Датчане – те, которые отправились с нами в Цитадель по потайному тоннелю, и другие, что должны были появиться в столице на следующий день тем же путем, – как раз и собирались обеспечить безопасный подход баржи к городским стенам. Каким образом – для нас это так и осталось загадкой. Но, судя по количеству переправляемого в Ватикан динамита, начало грандиозного фейерверка ожидалось еще до того, как начиненная взрывчаткой баржа врежется в водные заграждения.

Нелепая гибель сына повергла конунга в смятение, но ненадолго. Вороний Коготь стоял во главе огромного войска, и от заветной цели их сейчас отделяли только проклятые ватиканские стены. Даже переживая горе, Грингсон продолжал мыслить как стратег, ответственный за успех этого завоевательного похода. Лотара было не воскресить, и суровый конунг быстро смирился с этой мыслью. А когда настала пора устроить сыну достойные похороны, у Торвальда почти сразу же родилась идея заменить баржу-таран траурной ладьей. Велика ли разница, сгорит тело молодого форинга в обычном огне или сгинет в пламени чудовищного взрыва? А для ледсагара, сопровождающего Лотара, мгновенная смерть и вовсе явится божественной милостью. Ледсагару даже не придется, как обычно, приковывать себя к мачте, чтобы не выброситься от дикой боли за борт, сгорая заживо вместе с покойником.

Помимо мыловаренного заводика, в Перудже имелся еще и винодельческий. Это позволило «башмачникам» расфасовать нитроглицерин по винным бутылкам, подкрасить его до надлежащего цвета и запаковать фабричным способом. Десять грузовиков, что двигались с черепашьей скоростью и удерживали между собой дистанцию в несколько километров, шли до Ватикана двое суток. Кроме липового кагора, в ящиках присутствовал и натуральный, который планировалось подсунуть инспекторам при неизбежной проверке. Впрочем, Горм надеялся, что сумеет убедить земляка Ларсена не заниматься святотатством и не дегустировать священные дары, предназначенные для эйнхерия. Также Ларсен не должен был заподозрить норманнов в использовании тела Лотара Торвальдсона в качестве троянского коня. Ни один из специалистов Ордена по скандинавским ритуалам не сумел бы привести пример имевшего место в истории подобного коварства норманнов.

Командир Первого отряда Охотников был известен своей мнительностью, но сегодня он оказался поставленным в очень непростое положение. Разуверившемуся в победе Пророку позарез требовался этот мир, и ради него Глас Господень готов был согласиться на любые условия. Густав находился меж двух огней. Он не верил норманнам, и, будь его воля, никогда не впустил бы их в столицу, даже в качестве парламентеров. Но Пророк считал иначе. И если бы Грингсон расторг перемирие по причине того, что Ларсен отказался дать пропуск для траурной ладьи, или же из-за оскорбления чересчур мнительным Охотником норманнских традиций, Пророк содрал бы с Густава семь шкур, несмотря на все его прошлые заслуги. У Кувалды просто не было выхода. Он понимал, что рискует в обоих случаях. Однако, знай Ларсен, чем все это обернется, он бы, разумеется, предпочел пострадать от гнева Гласа Господнего, чем пасть жертвой гнева Вороньего Когтя и погибнуть вместе с тысячами ни в чем не повинных ватиканцев…