Кир Булычев - Вид на битву с высоты

Но они не знают, что я на самом деле не помню, как меня зовут!!

Только через полчаса мы были готовы покинуть баню и выйти на улицу. Там было все так же сумрачно, пасмурно, прохладно.

Сарай без крыши – странное сооружение, в котором нас разместили, – назывался учебным центром. Учебкой.

Я еле сдержался, чтобы не спросить, куда девалась крыша, но, к счастью, нашелся кто-то другой сообразительный.

– А если дождик? – спросил и глупо усмехнулся.

– Значит, дождика не будет, – ответил солдат, который нас здесь размещал.

В этих брезентовых робах и штанах мы все стали заключенными, мы потеряли индивидуальность. Может, этого от нас и ждали.

На время нас оставили в покое.

Сначала нас накормили – в длинной комнате, тоже без крыши, поставили перед каждым по миске каши и куску хлеба. Я думал, что съел бы сейчас барана, но при виде такой скудной пищи вдруг понял, что потерял аппетит. Так что я стал есть так, как ели мои товарищи, – то есть механически двигал ложкой и, не морщась, глотал теплую безвкусную кашу.

Затем нас отвели в соседнюю комнату, где стояло десятка три коек.

– Занимайте какие хотите. Вас позовут, – сказал солдат и ушел.

Он ушел, и мы остались одни.

Я лег на койку.

Я смотрел, как надо мной бегут серые и сизые облака, и мне так захотелось, чтобы проглянуло голубое небо, ну хоть на минутку. Облака были такими, что в любой момент могло начать моросить – и хотелось прикрыться. Но прикрыться было нечем. На койке лежал тонкий поролоновый матрас. И поролоновая же подушка.

Я закрыл глаза, так лучше думалось. Благо мои спутники были немногословны и не шумели. Может, тоже старались думать.

Кто я? Почему я сюда попал? Как только я догадаюсь, кто они, – все станет на свои места.

Но ничего в голову не приходило. Я физически ощущал пустоту за лбом. А там у меня должны быть мозги, и они мне выданы для того, чтобы думать. Не зря же я здесь оказался...

Я открыл глаза. Все те же облака неслись надо мной.

А почему нет крыши? Пойдет дождь или снег, и все наши милые кроватки затопит. Почему они не боятся дождя? Наверное, в этом заключается принцип местной закалки.

На соседних койках лежали мои товарищи по несчастью. Некоторые спали, другие, как я, тупо глазели в небо.

Мысль о дожде будто нарочно поселилась во мне. Что мне дождь? Солдат спит – служба идет.

Начнем по порядку, решил я. Не кажется ли мне, что здесь имеет место непорядок? Я ведь должен знать две важные вещи – как меня зовут и зачем я сюда приехал.

А как меня зовут?

Господи, да больно же голове! Она не приспособлена думать!

Попробовать поспать?

Только я принял такое решение, как в нашу спальню ворвался тип в каске с невысоким гребнем, в кожаном костюме с металлическими пластинами на груди и в нечищеных сапогах. На плечах у него блестели чашки, а на рукавах были видны галунные нашивки.

Он сразу напомнил мне старшину моей роты...

Ага, уже воспоминание! Значит, когда-то где-то была рота и в ней старшина.

– Подъем! – крикнул старшина. – Выходи строиться!

И эти слова были понятны всем в комнате. Все мы вскочили и замерли у своих коек. Затем, оправив койки, побежали наружу.

Старшина дождался последнего и вышел за нами на вытоптанный плац.

– В одну шеренгу по росту стройсь! – приказал старшина, и мы послушно выстроились в шеренгу, чувствуя даже некоторое облегчение от того, что занимаемся разумным и понятным, более того – нужным делом.

Старшина прошел вдоль строя, веля кому-то подровнять носки, другому – убрать живот, третьему – застегнуть пуговицу.

Все ясно – мы в армии.

Но я-то при чем?

– Каски и оружие вам выдадут в подразделениях, – сообщил старшина. – На первое время мы проведем отбор по специальностям и выясним, кто из вас на что годится. Но учтите, обучение будет коротким – времени у нас мало – враг наступает на столицу нашей с вами родины, и каждый день промедления грозит неисчислимыми бедствиями. У каждого из вас в городе или в деревнях остались родные, остались сестры и невесты. Неужели вы хотите, чтобы их изнасиловали эти ублюдки?

И мы дружно и возмущенно закричали:

– Нет!

Хотя мне казалось, что я живу не здесь... но где я живу? И почему я все время вспоминаю какого-то Михаила Степановича?

– Сначала мы с вами... – начал было старшина, но тут справа подошел усатый человек во френче, тот самый незаметный человек, с которым мы здесь уже встречались.

– Все готовы? – спросил он.

Старшина вытянулся, но не ответил, как бы предлагая человеку во френче самому в этом убедиться.

Тот прошел мимо нас, заглядывая в глаза, стараясь сквозь них, как сквозь замочные скважины, заглянуть в душу.

Мне не хотелось, чтобы он заглядывал слишком глубоко, я смотрел на него и в то же время мимо глаз, на брови.

– Интересно, – сказал человек во френче и пошел дальше, как будто со мной ему было все ясно.

Он мне не понравился – и не потому, что был физически противен, – от него исходило чувство опасности. Он понимал нечто недоступное прочим здешним людям, и с ним надо было держаться настороже.

– Где же майор? – спросил он старшину. Старшина, также ничего не ответив, словно в его присутствии язык проглотил, побежал куда-то за угол нашей казармы.

Френч отошел на несколько шагов и сказал тихо, словно разговаривая сам с собой:

– Ну что ж, начинается наша с вами боевая жизнь. Некоторым она принесет славу, другие сложат голову на полях справедливой войны. Сейчас с вами проведет беседу майор идеологического управления. Он человек простой, доступный, умный. Он вам вправит мозги – в хорошем смысле.

Появился старшина, за ним шагал, застегивая на ходу синий, как у старых милиционеров, мундир, человек, похожий на худого индюка – у него свисал мягкий нос и красные брылы.

– Ну вот, майор, – ласково сказал разведчик, – вам и карты в руки. А я посижу в уголке, понаблюдаю за пополнением. Славные мальчики к нам прибыли на этот раз, почти без исключения.

Он взглянул на Цыгана. Тот стоял, тупо глядя в землю, и чуть покачивался.

– На этого, – он показал идеологу на Цыгана, – обратите особое внимание. Он в отключке, но когда придет в себя... физически агрессивен. И еще приглядитесь вот к этому...

К моему ужасу, палец маленькой изящной руки френча направился мне в грудь.

– У него глазенки так и сверкают. Слишком сверкают.

Вот уж не думал, что мои глазенки сверкают.

– Они не сверкают, – искренне возразил я.

– Вот видите, – сказал френч идеологу, как будто речь шла о заразном заболевании.

Я не понял – ведь я все сказал правильно.

– Старшина, – приказал идеологический майор, – ведите мальчиков в комнату политзанятий.

– Напра-во! – приказал старшина.

Ноги за нас сделали правильные движения.