Филип Дик - Всевышнее вторжение

– А это предписание действительно содержится в Торе? – спросил Херб Ашер. – В первых пяти книгах Библии?

– Да. Книга «Левит», глава девятнадцатая, стих восемнадцатый. Господь сказал: «Возлюби ближнего своего аки сам себя». Ты же не знал этого, верно? За две тысячи лет до Иисуса.

– Так, значит, Золотое Правило восходит к иудаизму?

– Да, и причём к раннему иудаизму. Это Правило было даровано человеку самим Богом.

– Мне еще многое нужно узнать, – сказал Херб.

– Читай, – улыбнулся Элиас. – «Cape, lege», слова, услышанные Августином. «Бери, читай» в переводе с латыни. Вот так ты, Херб, и делай: бери эту книгу и читай её. Она готова тебе открыться, она живёт.

Полёт продолжался, а тем временем Элиас раскрывал перед ним всё новые и новые аспекты Торы, аспекты, знакомые очень немногим.

– Я рассказываю всё это потому, что доверяю тебе, – сказал Элиас. – Но и ты будь осторожен, не болтай с кем попало.

Было четыре способа читать Тору, причём четвёртый состоял в изучении её тайного внутреннего смысла. Когда Бог сказал «Да будет свет», он имел в виду тайну, воссиявшую в Торе. Это был сокрытый первозданный свет самого Творения, и был он настолько благороден, что нельзя было передавать этот свет смертным, способным его унизить, а потому Господь укрыл его в самом сердце Торы. Это был свет неиссякающий, сродни тем божественным искрам, о которых говорили гностики, так что теперь осколки Божественного были рассеяны по всему Творению, заключённые, по несчастью, в материальные оболочки, в физические тела.

Некоторые средневековые иудаистские мистики придерживались точки зрения, что было шестьсот тысяч евреев, исшедших из Египта и получивших Тору на горе Синай, Эти шестьсот тысяч душ живут и поныне, реинкарнируясь в каждом последующем поколении. Каждая душа или искра связывалась с Торой своим особым способом, а потому Тора имеет шестьсот тысяч различных неповторимых значений. В целом идея состоит в том, что Тора различна для каждого из этих шестисот тысяч людей и что каждый из них имеет в Торе свою отдельную букву, с которой связана его душа. Так что есть шестьсот тысяч Тор.

А кроме того, есть три эры, или временные эпохи; первая, уже прошедшая, это век благодати, вторая, текущая, это век сурового правосудия и ограничений, а третья, грядущая, – век милосердия. Для каждого из этих веков есть своя особая Тора. И в то же время есть только одна Тора. Существует первичная матрица Торы, в которой нет никаких знаков пунктуации и пробелов между словами, так что все буквы смешаны и перепутаны. И в каждый из этих трёх веков по ходу событий буквы группируются в различные слова.

По объяснению Элиаса. текущий век, век сурового правосудия и ограничений, подпорчен тем, что искажена одна из букв Торы, согласная «шин». Эту букву пишут с тремя палочками, хотя нужно бы с четырьмя. Поэтому Тора нашего века ущербна. А некоторые средневековые иудаистские мистики считали, что в современном алфавите недостаёт одной из букв, по какой причине в Торе наряду с указующими законами есть и запреты. В следующий век пропавшая или невидимая буква восстановится, и Тора восстановится. Поэтому в следующий век, или, если пользоваться словом иврита, в следующий шемиттах, исчезнут все запреты, суровые ограничения уступят место безграничной свободе. Из этого следует (сказал Элиас), что в Торе есть части, которые невидимы нам сейчас, но станут видимыми в грядущий Мессианский век. В процессе вселенского круговорота этот век неизбежно придёт, это будет следующий шемиттах, во многом подобный первому, и Тора тогда наново выстроится из перепутанных букв. Ну совсем как в компьютере, думал Херб Ашер. Вселенная программируется, а затем перепрограммируется более точно. Фантастика.

Двумя часами позднее к кораблю пришвартовался правительственный сторожевик, а ещё через несколько минут появившиеся в салоне офицеры начали досмотр помещений. И допросы пассажиров.

Дрожащий от страха, Херб Ашер обнимал Райбис за плечи и жался поближе к Элиасу, словно черпая у него силы.

– Расскажи мне, Элиас, – негромко попросил Ашер, – самое прекрасное, что ты знаешь о Боге. – Его сердце готово было выскочить из груди, ему не хватало воздуха.

– Хорошо, – согласился Элиас, – слушай.

– Рабби Иуда однажды сказал: «День состоит из двенадцати часов. Первые три часа Святейший (Бог), да святится имя Его, изучает Тору. Следующие три часа Он восседает на Престоле Правосудия и судит весь мир. Поняв, что мир заслушивает уничтожения. Он пересаживается на Престол Милосердия. Следующие три часа Он даёт пропитание всему миру, от огромных зверей до мельчайшей вши. А от девятого часа до двенадцатого Он играет с левиафаном по сказанному в Писании: «Это море – великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые с большими, там плавают корабли, там этот левиафан, которого Ты сотворил играть в нём». А другие считают, что эти последние три часа Он учит детей».

– Спасибо, – сказал Херб Ашер. К ним направлялись три иммиграционных офицера в яркой, бьющей в глаза форме и при оружии.

– Даже Бог, – невозмутимо закончил Элиас, – сверяется с Торой как со строительным чертежом мироздания. – Не говоря ни слова, иммиграционный офицер протянул руку, и Элиас передал ему пачку документов. – Даже Бог не может идти против неё.

– Вы – Элиас Тейт, – сказал офицер, взглянув на документы. – Какова цель вашего возвращения в Солнечную систему?

– Эта женщина опасно больна, – начал Элиас. – Она ложится в военно-морской госпиталь…

– Я не спрашиваю вас про неё, я хочу знать, какова цель вашего возвращения. – Офицер перевёл взгляд на Херба Ашера. – А вы кто такой?

– Я её муж, – сказал Херб Ашер, передавая ему пачку удостоверений, разрешений и медкарт.

– У вас есть заключение, что её болезнь не заразна?

– У неё рассеянный склероз, – объяснил Херб, – а это совершенно…

– Я не спрашивал вас, чем она больна, я спросил, заразна ли её болезнь.

– Так я же вам и говорю, я на ваш вопрос и отвечаю.

– Встаньте. – Херб Ашер встал. – Пройдите со мной. – Подчиняясь взмаху руки, Херб Ашер выбрался в проход; Элиас попытался сделать то же самое, но офицер грубо его оттолкнул. – Я приказал ему, а не вам.

Следуя за иммиграционным офицером, Херб Ашер прошёл в корму корабля. Все остальные пассажиры продолжали сидеть. Этот почёт достался ему одному.

В маленьком помещении с табличкой на двери ПАССАЖИРАМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН офицер повернулся к Ашеру и яростно выпучил на него глаза; казалось, он утратил дар речи или не решается сказать нечто страшное. Время тянулось невыносимо медленно. Да какого это чёрта он тут делает? – спросил себя Херб Ашер. Молчание. И дико выпученные глаза.