Николай Васильев - Битва при Тюренчене [СИ]

«Ты не посмеешь…»

«Надо будет, посмею. Но может, обойдусь Витте и другими его советниками…»

«Да, ты просто дьявол…»

«Не ты ли только что жалел, что этот дьявол тебя покинул? И всего-то на неделю…»

«Да, с тобой все легко получается: и влюбить и согрешить…»

«Бог с тобой! Именно без меня свершилось твое грехопадение…»

«Но подготовил его ты! Именно ты кружил Татьяне голову, мне было бы достаточно Надиной любви…»

«Три ха-ха! А было бы известно Надежде Плец о твоем существовании?»

«Началась сказка про белого бычка…»

«А ты боек стал, лучше бы и я не смог сказать… Ладно, пойдем на заклание…»

«А нельзя перенести его на другой день?»

«Если хочешь отступиться от Наденьки, то нужно: на день, неделю или вообще не ходить. Хочешь?»

«Ладно, Карцев, не юродствуйте. Пойдем…»

«А у вас ничего не было запланировано на этот вечер?»

«Да, мы собирались пойти на каток…»

«Значит, возьми на всякий случай коньки… Кто знает, что взбредет в голову уязвленной в сердце девушке?»

Надя столкнулась с ним в прихожей: одетая в шубку и с коньками под мышкой.

— Ты так и явился с коньками, как ни в чем не бывало?! — изумилась она.

— Но ты тоже собралась на каток…

— Я-то да: не хочу сидеть в постылой комнате и изображать мировую скорбь…

— А я взял их на всякий случай: мы ведь собирались сегодня кататься.

— То есть ты все же шел ко мне не за этим, а зачем?

— Давай поговорим по дороге на каток…

— Не думаешь ли ты, что я буду кататься с тобой?!

— Давай выйдем отсюда…

— Давай. Но не надейся, что я с тобой буду цацкаться… Подлец!

— Подлец…

— Свинья!

— Кабан…

— Именно что кабан: подрыл одно деревце, наелся желудей и побежал к другому, в надежде, что там желуди слаще… Так что, слаще?

— Надя, прости меня…

— Я спрашиваю, слаще тебе было на новой полянке?

— Нет.

— Подлец! Ладно бы это была какая-нибудь актриска! Нет, ему подавай мою собственную сестру! Это уже просто Содом и Гоморра! Что ты молчишь, подлец, говори, оправдывайся… Мол, это она сама меня совратила и в кроватку в собственном доме уложила. И потом всю ночь мучила бедного, насиловала, насиловала… Так было, говори!

— Нет.

— Кончай отнекиваться, мне нужны подробности… Хочу полностью изъязвить свое сердце!

Тут Карцев решил, что девушка явно пошла в разнос, пора вмешаться.

«Ты побудь пока один, — маякнул он Городецкому, — а я к Наде смотаюсь».

«Ты хочешь сказать, что…»

«Да, да, я с сегодняшнего дня ее ангел-хранитель».

И покинул голову замороченного парня — чтобы тотчас нырнуть в омут Надиного вздрюченного сознания.

«Это ты! — радостно встретила ангела Надя. — Понял, что мне надо помочь?»

«Точно так. А то ты своего нареченного жениха сейчас совсем затопчешь».

«Так уж и нареченного… Стоит мне только поманить — и десятки красноярских женихов будут добиваться моей благосклонности».

«Тебе ведь не десятки нужны, а один из всех, самый подходящий».

«Этот что ли? Он из меня сердце вынул и стоит тут, улыбается. Не могу больше видеть эту его улыбочку, пусть сейчас и виноватую».

«Я говорил уже тебе, что очень давно живу на свете, и в подобные ситуации вместе с подопечными своими попадал не раз. Просто поверь: вы помиритесь, должны помириться. Потому что очень друг другу подходите. Прогонишь его, а с другим счастья не обретешь. Так что пора включать тормоза».

«Что еще за тормоза?»

«Есть такие у автомобилей, они замедляют движение. Подробнее с тормозами разберешься, когда Сергей купит тебе авто в личное владение».

«У меня будет автомобиль?! Ты что и будущее можешь видеть?»

«Видеть не могу, могу предчувствовать. Все у вас с Сергеем будет хорошо».

«Ладно, мне уже не хочется его мучить. Хочется поцеловать. Ужасно…»

«Рановато, неправильно поймет. Можно пока покататься вместе на коньках. Рука в руке…»

— Вот что, Городецкий, — заявила вдруг Надя, — у тебя еще будет время рассказать мне эти подробности. А сейчас я просто хочу покататься на коньках, надышаться свежего воздуха после этих тухлых разговоров. Впрочем, ты свободен и можешь идти на все четыре стороны…

— И в сторону катка?

— В любую сторону. Только не близко ко мне!

— Позволь мне наточить твои коньки? Иначе падать будешь…

— Точи. Мне синяки ни к чему.

— Тебе неудобно зашнуровывать ботинки, дай мне…

— Я смотрю, ты опять к моему телу подбираешься?

— Опять.

— Ты, Городецкий, змей. Твою физиономию надо на картинах рисовать на темы райской жизни. Примерно так: пышнобедрая, но еще невинная Ева, простоватый голенький Адам и змей, обвивший толстую яблоню: с узорчатым телом и твоим хитро улыбающимся лицом.

— Нет, Ева должна походить на тебя: тоненькая, с нормальными бедрами и нежными титечками. И никакого рядом Адама…

— Городецкий! Ты что себе позволяешь в раю? И как без Адама Еве породить человеческий род?

— Я же змей. Придумал бы что-нибудь…

— Все, все. У меня от твоих фантазий щеки начали гореть. Поехали их остужать!

Как пылки в этот вечер были их ласки в кущах зимнего сада, сколько трепета рождалось в недрах тел при любом соприкосновении, как струились под кожными покровами потоки страсти! Тела их сплетались, скользили, вжимались, напрягались и расслаблялись, вновь наливались эротическим желанием, соединяясь все с большей и большей силой… Чтобы в бедрах ее родилась, наконец, экстатическая волна, вздыбилась, охватив на миг все существо, и ее поддержала вторая волна, третья, четвертая… надцатая…

— Я точно сейчас летала! — восторженно пролепетала Наденька. — Меня несли мощные крылья, я подлетала к самым облакам и ныряла между ними, не боясь упасть… Это чувство полета я никогда не забуду — что бы с нами не случилось дальше, Сереженька…

— То-то ты рвалась из-под меня, я едва мог тебя удерживать на нашей скамье, — хрипловато рассмеялся Городецкий, тоже ощутив роскошество чувств.

— А знаешь, — шепнула Наденька, — я сегодня намеренно не предохранялась. Я очень захотела от тебя ребенка. Ты ведь коварный изменщик и можешь уйти от меня в любой момент. Но я тебя обману и все равно оставлю в своем владении частичку тебя…

— Никуда я не уйду, — набычившись, сказал Сергей.

— Некуда мне идти, — добавил сидевший в нем Карцев, — я почти бездомный…

— Как это? — удивилась Наденька. — У тебя шикарная квартира…

— В ней скоро Ровнин поселится, потому что они с мамой поженятся… Ты, говорят, все равно уезжаешь…

— Вообще-то да, мы ведь все вместе едем в Петербург. Или ты передумал на мне жениться?

— Ничего я не передумал, — с прежней интонацией сказал Городецкий.

— Потому что люблю тебя как безумный, — добавил Карцев.

— Миленький! Милый ты мой, хороший! Только не мучь меня больше, ладно? А я теперь за себя возьмусь и буду стараться быть самой интересной дамой в твоем окружении: буду учить языки, английский и немецкий, подружусь с лошадьми и стану хорошей наездницей, освою пианино и попробую играть на гитаре. Вот в этом ты мне можешь помочь! Поможешь?