Генри Каттнер - Мы истребляем людей (сборник, том 2)

— Ладно, Питер, — пробормотал доктор Краффт.

— Вот, попробуйте!

Моргнув, Краффт взял часы и выполнил инструкцию. Не случилось вообще ничего. Краффт ждал. Оуэн тоже.

Затем Краффт вернул стрелки в исходное положение и отдал часы Оуэну, одарив того вопросительным взглядом. Оуэн потупил глаза.

— Но это происходило, — в отчаянии сказал он. — Смотрите — все, что я делал, это...

Оуэн стал крутить маленькую ручку на задней панели часов и смотрел, как минутная стрелка скользит назад...

— Спокойной ночи, Питер, — сказал доктор Краффт и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Оуэн схватил полный до краев стакан с пивом, который, как он знал, стоит на прикроватном столике. Из него не было сделано ни единого глотка. Жадно глотая, он в ужасе смотрел на окно, дрожа от сочувствия к бедному кипарису, даже сейчас взбирающемуся на скалу, чтобы не опоздать на встречу в Самарре [1] Встреча в Самарре — намек на библейскую притчу о рабе и Смерти ( здесь и далее прим. перев. ). . Неизбежно сверкнула молния...

Значит, сейчас он еще вообще не разговаривал с доктором Краффтом о путешествиях во времени. Этого еще не произошло! Как Оуэн мог доказать, что часы — машина времени? Видимо, она воздействовала лишь на него одного. Не только ей не мог воспользоваться никто другой, но и у самого Оуэна не получилось бы показать результат действия этих часов, автоматически не стерев последние воспоминания Краффта.

В отчаянии Оуэн осушил стакан с пивом, отбросил его в сторону, выключил ночник и притворился свернувшимся гастроподом, закопавшись под одеяло и ни о чем не думая. Он не смел думать. Если бы он увидел, как чертов кипарис получает еще один удар молнией, то, наверное, спрыгнул бы со скалы следом за ним. Все казалось совершенно невозможным, очевидно, каким-то необъяснимым образом он напился, обезумел и грезил наяву. Оуэн полностью выключил сознание.

И через долгое, долгое время наконец заснул.

Ему приснился странный сон.

Во сне Оуэн был рыбой, бездельничающей в водах тропического моря. Высоко над ним проплывала тень корабля, странно напоминающего гигантский деревянный башмак. Из тени тянулись вниз длинные стержни, медленно изучающие дно моря, как телескопы. Оуэн подплыл к одному из них. Вода текла через его жабры, напоминая об удивительном, необъяснимом напитке времени, который он испил из голубых эмалевых часов будучи человеком. Казалось, это произошло давным-давно.

Пошевеливая плавниками, Оуэн опустился под ближайший стержень и подплыл ближе, вглядываясь в то, что могло быть линзой. Он смотрел прямо в большой внимательный странный голубой глаз...

Оуэн проснулся.

Голубой глаз оказался квадратом ясного голубого неба в окне. Оуэн лежал, глядя на него и не желая принять темноту реального мира. Он все еще не отошел от сна и слабо махал руками, пытаясь плавно выплыть из кровати. Но вскоре понял, что больше не является рыбой. Он был Питером Оуэном, с ужасными проблемами и темным будущим.

Он сел и заранее начал бояться предстоящего дня. Жизнь в качестве секретаря дяди Эдмунда мало чем могла похвастать, особенно сейчас, когда все надежды выхлопотать роль леди Пантагрюэль для Клэр были мертвы. Дядя Эдмунд находился в худших из возможных отношений со всеми, кого встречал, причем сам к этому и стремился! Он даже пытался то и дело поссориться с миролюбивым доктором Краффтом, впрочем, так ничего и не добившись. Со всеми остальными он постоянно и с радостью ругался, и одной из самых сложных обязанностей его секретаря было улаживание этих конфликтов до такой степени, чтобы сохранить С. Эдмунду Штамму жизнь. На тот момент дядя Эдмунд состоял в смертельной вражде с начальником полиции Лас Ондаса и с местным мусорщиком. И всему этому дядя Эдмунд уделял искреннее внимание.

Это делало жизнь посредника между дядей Эдмундом и всем остальным человечеством очень сложной. Но уже завтра Питер Оуэн перестанет им быть. Возможно, умрет, потому что уйти от дяди Эдмунда было все равно что пригласить к себе домой молнию, но смерть — это еще не худший конец.

С несчастным видом Оуэн посмотрел в окно. Скала успокаивала тем, что на ней не было кипариса, и это слегка улучшило настроение племянника.

— Что за сон, — пробормотал он.

Потому что это должен был быть сон, — скорее, два сна: один с пивом и кипарисом, а второй с рыбой и кораблем. В каком-то еще были часы. Или нет? Оуэн глянул на прикроватный столик. Только электрические часы.

Ах, это сон, — подумал он. — Ясный, но все же сон.

Он говорил это себе, — не сильно веря в свои слова, — спускаясь на завтрак на нижний этаж.

— Необязательно было так торопиться, — оторвавшись от овсяной каши, сказал дядя Эдмунд с едкой улыбкой.

— Дядя Эдмунд, — сделав глубокий вдох, начал Оуэн. — Дядя Эдмунд, заткнитесь! Я от вас ухожу.

Затем он задержал дыхание и стал ждать удара, который выбьет из него дух.

В чем же заключалась проблема, которая привела Питера Оуэна к такому опрометчивому решению? Всему причиной была Клэр Бишоп. Вы все помните Клэр Бишоп в киноверсии «Укрощение строптивой» с Джеймсом Мэйсоном, Ричардом Уидмарком, Дэном Дюрэ и Этелем Бэрримором. В такой выдающейся компании можно было ожидать, что дебютантка вроде Клэр окажется в тени, но этого не произошло. Все заметили и запомнили ее. Она была очень привлекательным созданием с копной светлых волос и неотразимой походкой, которое подъехало на зеленом кабриолете в конце второго акта (можно вспомнить, что Голливуд всегда допускал некоторые вольности в обращении со сценарием).

За этим последовал стремительный взлет карьеры Клэр, и таким же стремительным было ее падение из-за нескольких неудачно выбранных картин с ужасными актерами и отвратительным сценарием. Очутившись на дне, она встретила Питера Оуэна. Расцвела любовь. И из любви родилась розовая надежда, что с помощью Питера у нее получится достичь невозможного и сыграть леди Пантагрюэль в будущей постановке. В свободное время Питер Оуэн на крыльях любви сдвинул горы и собрал группу тех, кто был согласен вложить деньги в съемку трех фильмов с Клэр, если «Леди Пантагрюэль» вырвут из неослабевающей хватки С. Эдмунда Штамма.

А это, вообще, было возможно? Питеру нужно было только спросить. Он спросил. С. Эдмунд Штамм, любивший власть как ничто другое, не сказал ни «да», ни «нет». Вместо этого, однако, он заметил, что ему нужен личный секретарь, чтобы делать простую работу за низкую зарплату. Возможно, намекнул он, что если этот личный секретарь застанет его в момент слабости, то он, С. Эдмунд Штамм, вероятно, подпишет договор, передающий права на экранизацию фильма по пьесе «Леди Пантагрюэль».

Вот тут и началась деградация Оуэна. Предыдущий секретарь либо сошел с ума, либо покончил с собой — никто не знает наверняка. Грань между секретарем и рабом была прискорбно размытой, но Оуэн храбро сносил все тяготы и лишения, держа в голове красивое лицо Клэр и возможность того, что дядя Эдмунд в конце концов подпишет злосчастный договор.