Нил Гейман - Лучшие рассказы [litres]

Бен Ласситер проснулся от холода на склоне холма, с раскалывающейся головой и отвратительным привкусом во рту. При этом голова его лежала на рюкзаке, а по обеим сторонам от него простиралась скалистая вересковая пустошь, и не было никаких признаков ни дороги, ни какого-либо городка, живописного, прелестного, восхитительного или хотя бы колоритного.

Спотыкаясь и прихрамывая, он прошел почти милю, пока не добрел до ближайшей бензозаправки.

Там ему разъяснили, что в этих местах нет городка с названием Иннсмут. И нет другого городка, где был бы паб, который называется «Книга Мертвых Имен». Он рассказал о парнях по имени Уилф и Сет, и об их друге, которого зовут Странный Иэн и который где-то крепко спит, если только не лежит мертвый на дне моря. Ему ответили, что здесь никогда особенно не жаловали американских хиппи, что шляются, обкуренные, по окрестностям, и что ему, возможно, станет лучше после доброй чашки хорошего чая и сэндвича с тунцом и огурчиком, ну а если он упорно желает бродить здесь и дальше в наркотическом дурмане, то молодой Эрни из вечерней смены будет просто счастлив снабдить его небольшим пакетиком отличной, собственного приготовления анаши, надо только прийти сюда после обеда.

Бен вытащил свой путеводитель и попытался найти в нем Иннсмут, чтобы доказать им, что ему все это вовсе не приснилось, но не смог найти страницу, на которой значился городок, если она вообще существовала. Правда, довольно много страниц примерно из середины книги оказались почему-то грубо вырваны.

Тогда Бен вызвал по телефону такси, которое довезло его до железнодорожного вокзала в Бутле, там он сел на поезд, шедший до Манчестера, а из Манчестера на самолете долетел до Чикаго, откуда, изменив свой первоначальный план, полетел в Даллас, там пересел в другой самолет, летевший на север, где, взяв на прокат автомобиль, добрался наконец до дома.

Он обнаружил, что ему приятно сознавать, что он находится более чем в шестистах милях от океана; правда, позднее он переехал в Небраску, чтобы оказаться еще дальше: кое-что из того, что он видел – или думал, что видел, – в воде у ржавого причала он никогда уже не мог забыть. Да и то, что скрывали под собой серые плащи, не было предназначено для человеческих глаз. Чешуйчатые . Ему не требовалось смотреть в словаре. Он просто знал. Они были чешуйчатыми .

Недели через две после возвращения Бен отправил автору по почте свой экземпляр «Путеводителя» с пометками на полях для последующих переизданий, с пространным письмом, содержавшим множество полезных советов. Он также просил автора прислать ему копию страниц, которые оказались вырванными из его экземпляра, чтобы успокоить его сознание; и втайне испытал облегчение, когда дни сменились месяцами, месяцы – годами, а годы – десятками лет, и она ему так и не ответила.

После всех радостей и переживаний, после свадебной магии и безумств (и нелепой речи отца Белинды, сопровождавшейся показом семейных слайдов), когда медовый месяц в прямом смысле закончился (хотя в переносном еще нет), а их свежий загар еще не успел поблекнуть в лучах осеннего английского солнца, Белинда и Гордон уселись разворачивать свадебные подарки и составлять благодарственные письма за тостеры, полотенца, соковыжималки, чудо-печки, столовые приборы, посуду, чайники и занавески.

– Ну вот, – сказал Гордон. – С крупными предметами покончено. Что у нас осталось?

– Конверты, – ответила Белинда. – Должно быть, чеки.

Действительно, в конвертах оказались чеки, подарочные карточки, а также десятифунтовая карточка на покупку книг от Гордоновой тети Мэри, бедной, как церковная мышь, но очень милой, присылавшей ему такие карточки на день рождения, сколько он себя помнил. И наконец, в самом низу огромной стопки, они обнаружили большой коричневый конверт для деловой корреспонденции.

– Что это? – спросила Белинда.

Гордон вскрыл конверт и достал желтоватый лист бумаги, сверху и снизу неровно оборванный, на котором виднелись несколько строк, напечатанных на пишущей машинке, а Гордон уже несколько лет не держал в руках машинопись. Он медленно прочел написанное.

– И что же? – повторила Белинда. – От кого письмо?

– Не знаю, – ответил Гордон. – От того, у кого сохранилась дома пишущая машинка. Оно не подписано.

– Но это письмо?

– Не совсем, – ответил он, почесал нос и снова принялся читать.

– Ах вот как! – сказала она с раздражением (хотя вовсе не была раздражена; она была счастлива. Она просыпалась по утрам и проверяла, так же ли счастлива, как накануне вечером, когда укладывалась спать, или когда Гордон будил ее по ночам, или когда она будила Гордона. Да, так же). – И что же это?

– Что-то вроде рассказа о нашей свадьбе, – ответил он. – Очень мило. Вот, держи, – и протянул ей листок.

Она пробежала его глазами.

В этот ясный день начала октября Гордон Роберт Джонсон и Белинда Карен Эбиндон поклялись, что будут любить, поддерживать и почитать друг друга до конца своих дней. Очаровательная невеста сияла, жених был радостен и взволнован, но держался с достоинством.

Таким было начало. А дальше описывалась свадебная церемония – ясно, просто и с юмором.

– Действительно мило, – подтвердила она. – А что значится на конверте?

– «Свадьба Гордона и Белинды», – прочел он.

– А имя? Ничего, что указывало бы, кто отправитель?

– Ничего.

– Что ж, мило и остроумно, – сказала она. – С чьей-то стороны.

Белинда заглянула в конверт: вдруг увидит там что-нибудь еще, что они прежде не заметили, записку от друзей (ее, его или общих), но в конверте больше ничего не было. И тогда, со вздохом облегчения, что не надо писать еще одно благодарственное письмо, она положила кремовый листок обратно и засунула конверт в коробку, вместе с меню свадебного банкета, и приглашениями, и контрольками фотографий, и белой розой из букета невесты.

Гордон был архитектором, Белинда – ветврачом. И для обоих то, что они делали, было не работой, но призванием. Им было чуть больше двадцати. Они никогда прежде не были женаты и даже всерьез влюблены. Они познакомились в клинике, куда Гордон привез свою тринадцатилетнюю Голди, золотистого ретривера – с седой мордой, полупарализованную – на усыпление. Собака жила у него с самого детства, и он хотел быть с ней до конца. Белинда вначале держала его за руку, когда он плакал, а потом, внезапно забыв о профессиональном долге, крепко обняла, словно желая, чтобы он разом выдохнул боль и горечь потери. Кто из двоих предложил встретиться вечером в местном пабе, они позднее так и не вспомнили.

Главное, что следует сказать о первых двух годах брака, – это то, что они были безоблачно счастливы. Время от времени они пререкались, ссорились по пустякам, а после мирились – со слезами бросались в постель и сцеловывали друг у друга слезы, шепча слова раскаяния. В конце второго года, через шесть месяцев после того, как перестала принимать таблетки, Белинда обнаружила, что беременна.