Генри Каттнер - Лучшее. Том 1. Робот-зазнайка

— Да, — сказал Кафф, — лучше всего пить по алфавиту. Начинаешь с "А" — абсента, а потом по порядку — бренди, виски, голдвассер, дайкири...

— А потом?

— Разумеется "Е", — с легким удивлением заметил Кафф. Egri Burgundi, О, вот и дайкири для тебя. Поехали!

Выпили.

— Послушайте, — сказал Гэллегер. — Мне нужно поговорить с вами о Толстячке.

— О ком?

— О Толстячке, — сказал Гэллегер, многозначительно подмигнув. — Ну, вы знаете. Нажим, устав... знаете?

— Ах, о нем! — Кафф вдруг расхохотался. — Толстячок, да? Это хорошо. Это очень хорошо. Это ему подходит.

— А разве его зовут не похоже? — хитро спросил Гэллегер.

— Ничуть! Толстячок, надо же!

— Его фамилия через "е" или "и"?

— И то и другое, — ответил Кафф. — Тим, где эгри? А, уже готов? Ну, вздрогнули, старик!

Гэллегер прикончил дайкири и занялся эгри. Что делать теперь?

— Ну, так что с Толстячком? — рискнул спросить Гэллегер.

— Никогда не отвечаю на вопросы, — ответил Кафф, неожиданно трезвея. Он недоверчиво уставился на Гэллегера — А ты наш? Что-то я тебя не знаю.

— Я из Питсбурга. Мне велели прийти в клуб, когда приеду.

— Что-то тут не так, — заметил Кафф. — Ну, да неважно. Я закончил пару дел и веселюсь.

На "Ж" они выпили "желтый шар", на "3" — "зеленого дьявола".

— Теперь истерн, — довольно сказал Кафф. — Его подают только в этом баре, а потом приходится пропускать буквы. Я не знаю ничего на "К".

— Клойстеркеллер, — заплетающимся языком подсказал Гэллегер.

— Кло... как? Что это такое? Тим! — позвал Кафф бармена. — Есть у тебя клойстеркеллер?

— Нет, сэр, — ответил Тим.

— Тогда поищем, где есть. А ты молодец, старина. Пошли вместе, ты мне нужен.

Гэллегер послушно пошел за ним. Поскольку Кафф не желал говорить о Толстячке, нужно было завоевать его доверие, и лучшим способом было пить вместе с ним. К сожалению, алфавитная попойка оказалась нелегким делом. Гэллегер был уже на грани, а жажда Каффа все еще не была утолена.

— "Л"? Что у нас на "Л"?

— Лакрима Кристи. Или либфраумилх.

— О боже!

Некоторое облегчение доставило возвращение к мартини, но после ореховой у Гэллегера закружилась голова. На "Р" он предложил рислинг, но Кафф не хотел о нем и слышать.

— Тогда рисовую водку.

— Хорошо. Рисовую... эй! Ого, да ведь мы пропустили "Н"! Придется возвращаться к "А"!

С большим трудом Гэллегер уговорил его не делать этого; Каффа явно очаровало экзотическое название: нг га по. Затем они продолжили путешествие по алфавиту: сакэ, текила, "уникум", флип, хеннесси.

— "Ч"?

Сквозь пары алкоголя они посмотрели друг на друга. Гэллегер пожал плечами и огляделся. "Интересно, как мы попали в этот роскошный клубный кабинет? Одно ясно, это не "Аплифт".

— "Ч", — настаивал Кафф. — Ну же, не подведи, старина!

— Пшени-Ч-ная, — осенило Гэллегера.

— Здорово! Осталось совсем немного. "Ш" — шартрез... а что там после "Ш"?

— Толстячок. Помните?

— А, Толстячок Смит, — сказал Кафф, заливаясь неудержимым смехом. По крайней мере, это прозвучало как "Смит". Толстячок. Это ему здорово подходит.

— А как его зовут? — настаивал Гэллегер.

— Кого?

— Толстячка.

— Никогда о таком не слышал, — сказал Кафф и захохотал. Подошел посыльный и коснулся плеча советника.

— К вам пришли.

— Хорошо. Сейчас вернусь, старина. Все знают, где меня можно найти... в основном здесь. Никуда не уходи. Осталось еще "Ш" и... и все, что после нее.

Он исчез из виду. Гэллегер оставил нетронутый стакан, поднялся и пошатываясь направился к холлу. На глаза ему попался стоявший видеофон. Под влиянием внезапного импульса он вошел в кабину и набрал номер лаборатории.

— Снова накачался, — сказал Нарцисс, едва его лицо появилось на экране.

— Святая истина, — согласился Гэллегер. — Я надрался, как... ик!.. как свинья. Но у меня кое-что есть.

— Лучше позаботиться о личной охране, — сказал робот. Едва ты ушел, сюда вломились какие-то бандиты. Тебя искали.

— Кто меня искал? Повтори?

— Трое бандюг, — терпеливо повторил Нарцисс. — Главный был худой и высокий, пиджак в клетку, желтые волосы и золотой зуб спереди. Остальные...

— Мне не нужно описание, — рявкнул Гэллегер. — Скажи просто, что случилось.

— Я уже все сказал. Они хотели тебя похитить. Потом решили украсть машину, но я их выставил; для робота я довольно силен.

— С машиной ничего не случилось?

— А со мной? — обиделся Нарцисс. — Я куда важнее какой-то там игрушки. Тебя не волнуют мои раны?

— Нет, — ответил Гэллегер. — А они у тебя есть?

— Конечно, нет. Но ты мог бы и поинтересоваться...

— С машиной все в порядке?!!

— Я не подпустил их к ней, — сказал робот. — Чтоб тебе лопнуть!

— Я еще позвоню, — сказал Гэллегер. — Сейчас мне нужен черный кофе.

Он выбрался из кабины, К нему направлялся Макс Кафф. За советником шли трое мужчин.

Один из них остановился на полпути и удивленно разинул рот.

— Это тот самый тип, шеф. Гэллегер. Это с ним вы пили?

Гэллегер попытался сфокусировать глаза, и изображение стало четче. Перед ним стоял высокий худой мужчина в клетчатом пиджаке, с желтыми волосами и золотым зубом.

— Стукните его, — приказал Кафф. — Быстрее, пока он не закричал, и пока вокруг никого нет. Гэллегер, значит? Ну, хитрюга!

Гэллегер еще заметил, как что-то летит в сторону его головы, и хотел спрятаться в кабину видеофона, как улитка в раковину. Ничего не вышло, а потом перед глазами вспыхнул ослепительный свет.

"Главная проблема с общественной культурой, — сонно думал Гэллегер, — заключается в том, что она одновременно испытывает рост и окостенение внешней оболочки. Цивилизацию можно сравнить с цветочной клумбой — каждое отдельное растение является составной частью культуры. Рост растений — это прогресс. Технология, этот цветок с утраченными иллюзиями, получила некогда солидную инъекцию питательной смеси в виде войн, заставивших ее развиваться по необходимости. Но ни одна цивилизация не может считаться удовлетворительной, если сумма ее частей не равна целому.

Цветок этот глушил другое растение, которое развито в себе способности к паразитированию и перестало пользоваться корнями, обвиваясь вокруг цветка, карабкаясь по его стеблю и листьям. Такими удушающими лианами были религия, политика, экономика, культура — устаревшие формы, которые изменялись слишком медленно, обгоняемые пламенной кометой точных наук, пылающей на необъятном небе новой эры. Когда-то давно писатели считали, что в будущем — в их будущем — социологическая модель будет иной. В эру космических кораблей исчезнут такие нелогичные поступки, как биржевые спекуляции, грязная политика или гангстеризм. Однако этим теоретикам не хватило прозорливости, и эру космических кораблей они отнесли к слишком далекому будущему.