Артур Дойль - Маракотова бездна [litres]

Я последовал примеру Сканлена и, наконец, Маракот с атлантами атаковали чудовище, которое медленно заскользило прочь, оставляя за собой клейкий маслянистый след. Наша помощь подоспела слишком поздно; тяжесть колоссальной рыбы раздавила стеклянный колпак атланта, и он захлебнулся. Это был день скорби, когда мы несли тело погибшего обратно в Храм Безопасности, но это был и день триумфа для нас. Быстрая сметка и энергия возвысили нас в глазах подводных людей. О страшной рыбе Маракот говорил, что это разновидность рыбы-покрывала, хорошо известной ихтиологам, но экземпляр такой величины не грезился никому и во сне.

Я упоминаю об этом существе лишь потому, что оно едва не послужило причиной нашей гибели, но я могу – и, может быть, начну – писать целую книгу о той удивительной жизни на дне океана, которой я был свидетелем. В глубине океана преобладают красный и черный цвета, растительность имеет бледно-оливковый цвет и столь упругие плети и листья, что наши драги чрезвычайно редко вытаскивают их; на этом основании наука пришла к убеждению, что дно океана совершенно оголено. Многие глубоководные животные необычайно красивы, а другие – уродливы и страшны, как видения в кошмаре, и гораздо опаснее всех земных тварей.

Я видел черного ската с шипами десять метров длиной и ужасным когтем на хвосте, один удар которого способен уложить на месте любое живое существо. Я видел лягушкоподобное создание с зелеными глазами навыкате… огромный прожорливый рот с желудком в качестве придатка. Встреча с этим существом смертельна, если у вас нет с собой электрического фонаря, чтобы ослепить животное. Я видел слепого красного угря, который лежит среди камней и убивает жертву, выпуская сильнейший яд. Я видел ужас глубин – гигантского морского скорпиона, и рыбу-черта, шныряющего в подводных зарослях.

Однажды я удостоился чести увидеть настоящего морского змея – существо, которое редко видели глаза человека, потому что оно живет на огромной глубине и на поверхности океана показывается лишь в тех случаях, когда его выталкивают из бездны какие-либо подводные сотрясения. Пара морских змеев проскользнула однажды мимо нас с Моной, укрывшихся в густых зарослях водорослей. Они были огромны, эти змеи, метра три в ширину и около семидесяти метров в длину, черные сверху, серебристо-белые снизу, с огромными бахромчатыми плавниками на спине и крошечными, как у быка, глазками. Об этом и о многих других интересных вещах вы найдете подробный отчет в бумагах доктора Маракота, если когда-нибудь они до вас дойдут.

Неделя за неделей тянулась наша новая жизнь. Существование наше было вполне удовлетворительно. Мы понемногу усваивали чуждый нам язык, так что уже могли говорить со своими друзьями. В подводном городе было бесконечно много разных областей для изучения и наблюдения, и вскоре Маракот настолько постиг древнюю химию, что гордо заявил, что может перевернуть вверх дном всю современную науку, «революционизировать» все ее принципы и законы, если сумеет передать культурным странам то, что знает теперь.

Между прочим, атланты давно научились разлагать атом и, хотя освобождающаяся при этом энергия значительно меньше, чем предполагали наши ученые, все же она настолько велика, что служит им неисчерпаемым резервуаром движущей силы. Их знания в области энергетики и природы эфира также намного обширнее наших, и то непостижимое для нас превращение мысли в живые образы, посредством которого мы смогли рассказать им нашу историю, а они нам свою, явилось следствием открытого атлантами способа превращать колебания эфира обратно в материальные формы.

Их наука знала много такого, что у нас является последним словом в области знания; многие наши открытия были предвосхищены ими.

На долю Сканлена выпала особая честь. Неделями он пребывал в состоянии загадочного волнения, едва сдерживаясь от великого секрета и постоянно ухмыляясь собственным мыслям. За это время мы видели его лишь изредка и случайно; он был очень занят, и единственным его другом и поверенным тайны был толстый жизнерадостный атлант по имени Бербрикс, который работал в машинном отделении Храма Безопасности. Сканлен и Бербрикс, беседы которых велись главным образом посредством жестикуляции и частых приятельских шлепков по спине, скоро стали большими друзьями и подолгу запирались вдвоем.

Однажды вечером Сканлен пришел, весь сияя.

– Послушайте, доктор, – сказал он Маракоту. – Я обмозговал тут одну штуковину и хочу ее представить почтеннейшей публике. Они показали нам пару пустяков, и я полагаю, что пора утереть им нос. Как вы думаете, что если пригласить их завтра вечером на представление?

– Джаз или чарльстон? – спросил я.

– Чепуха ваш чарльстон! Погодите – увидите! Это замечательная штука, товарищи, но больше я ни слова не скажу. Так вот, хозяин. Я не хочу вас посвящать в свою музыку, мне самому лестно ею щегольнуть.

На следующий вечер вся коммуна собралась в музыкальном зале. На эстраде стояли Сканлен и Бербрикс, сияя от гордости. Один из них тронул кнопку, и тут – выражаясь языком Сканлена – нас здорово ошарашило.

– Алло, алло, говорит 2 LO [23], – раздался звонкий голос. – Лондон вызывает Британские острова. Слушайте метеорологический бюллетень.

Затем последовали стереотипные фразы о давлении и антициклоне.

– Первый бюллетень новостей дня. Сегодня состоялось открытие нового корпуса детской больницы в Хаммерсмите…

И так далее, и так далее, знакомые слова! И снова мысленно мы унеслись в Англию…

Потом мы услышали иностранные новости и хронику спорта. Наземный мир жил по-прежнему. Наши друзья атланты с любопытством слушали, но не понимали. Но когда в перерыве гвардейский оркестр грянул марш из «Лоэнгрина», крики восторга раздались с трибун, и было забавно видеть, как слушатели ринулись к эстраде, заглядывали за занавес, искали за экраном чудесный источник музыки. Да, и мы свою руку приложили к чудесам подводной цивилизации!

– Нет, сэр, – говорил потом Сканлен. – Передающую станцию я сам смастерить не сумел. У них нет подходящего материала, а у меня малость не хватает мозгов. Но дома, там, наверху, я сам состряпал двухламповый приемник, натянул антенну на крыше между веревок для просушки белья, научился им владеть и мог поймать любую станцию Штатов. Стыдно было бы, имея под рукой все их электрические штуки и стеклодувные мастерские, далеко опередившие наши, не смозговать машинку, улавливающую эфирные волны; а ведь волны проходят по воде не хуже, чем по воздуху. Старина Бербрикс чуть с ума не сошел, когда мы в первый раз зацепили волну, но теперь попривык, и я думаю, что радио тут станет привычным, обиходным делом.