Александр Афанасьев - Спасти СССР. Часть 2 [СИ]

И есть кое-что, что этого старика в какой-то мере извиняет. В какой-то мере — но извиняет. Он много раз писал прошения с просьбой восстановить его в партии. Не пенсию увеличить. И даже не избавить от клеветы. А восстановить в партии. Партия была для него всем, и все что он делал — он делал не только и не столько из собственной кровожадности — сколько ради партии и страны. Он мог быть прав, он мог быть не прав — но личного и корыстного мотива у него не было.

— Вкусный чай? — спросил Молотов

Да. Вкусный.

Тяжелые шторы, старая, но опрятная мебель, везде скатерти. Такое ощущение, что здесь — все еще сороковые. И пройдет ночь, и солнце коснется своим лучом надраенного с воском пола, и пустятся в пляс в луче солнечного цвета пылинки, а из приемника грянет — утро красит нежным цветом стены древнего Кремля…

Какое здесь все-таки все чужое. И в то же время — свое.

— Вячеслав Михаийлович… — спросил я — как старейший член партии скажите… как по-вашему…мы добились тех целей, которые вы ставили?

Молотов прихлебнул чай, обдумывая ответ

— На партконференции ты правильно выступил — вдруг сказал он — проявлять инициативу, не ждать руководящих указаний, принимать решения самим и брать за них ответственность. Сейчас так можно… люди вы все образованные… это у нас три класса — уже образование, а сейчас многие со степенями. Но смотри, выпустишь вожжи — подставят они тебя.

— И про партийную демократию, про дискуссию — правильно. Иосиф тоже пытался… да время видать, тогда не пришло.

— А как же репрессии? — вырвалось у меня

Я думал, Молотов обидится. Но он не обиделся. Пил чай, посверкивая стеклышками очков

— Репрессии… ну вот, представь себе, война на пороге. То что потом про войну сказали, что мол вероломно… чушь это все. Гитлер готовился, мы тоже готовились. Оттягивали… да не оттянули. Я помню, за несколько дней до того Тимошенко нас уверял — в этом году точно нет, время уже упущено. А потом…

— Вот и думай — того и гляди война, а органы тебе докладывают — тут враги, и там враги. С документами, с признаниями, все как положено. А будет война — они все на ту сторону переметнутся, Троцкий — он до того нас ненавидел, что мог вместе с гитлеровцами в страну прийти… да и если бы просто советником у них стал — сильно хуже нам было бы. Немцы — они ведь агитационно проиграли сначала, агитация у них была топорная — Иван, сдавайся. Белые им помогли — ну так что с того белых ведь все ненавидели, мы когда офицерские погоны вводили, некоторые были против, думали, бунт будет. А если бы с немцами Троцкий был, а в Германии троцкистов полно было — сильно хуже нам пришлось бы. Ну и вот что ты будешь делать? Врага за спиной оставлять? Чтобы как в семнадцатом, посереди войны нам в спину ударили — революция и штыки в землю.

— А проверить? Была же прокуратура…

— Проверяли — согласился Молотов — реабилитировали, и это было. Маленков первым спохватился, провели несколько постановлений [12] Это правда, террор остановил Маленков несколькими решениями. Сначала было принято постановление о необходимости согласования всех назначений в НКВД партийными органами. Затем о восстановлении прокурорского надзора над НКВД. Затем о необходимости согласования арестов определенных категорий лиц с партийными органами, что вывело из под удара номенклатуру. Роль Маленкова в остановке террора куда более значительна чем роль Берии и именно Маленков предъявил обвинения Ежову от имени партии. . Только потом, когда уже поздно было. А тут… войну ждали в тридцать восьмом, может в тридцать девятом… времени на проверки то не было. Надо было страну готовить к плохому. К совсем плохому. Оппозиции мы допустить не могли, иначе как в семнадцатом было бы. Иосиф то что было тогда на всю жизнь запомнил и я тоже. Допустить такое… Думаешь, мы не понимали, что у рабочего, у крестьянина отбираем последнее — мы, советская власть!

Молотов вдруг страшно выматерился. Даже я вздрогнул

— Вам сейчас проще, вы вон какую махину отстроили. Атомная бомба есть. В магазинах товары всегда есть, люди квартиры, машины получают. А нам… Вот представь себе — нет товарных фондов. Потому что все средства бросаешь даже не на первую категорию, а на производство вооружений. На пушки, на танки, на укрепрайоны, на новые и новые корпуса. Потому что надо. А люди не понимают, что надо — и не поймут, пока война не начнется. И вот ты сидишь в кабинете и читаешь сводку. Там голод. Тут нехватка товаров, рабочие выходить отказались, с трудом директор и секретарь парткома справились. А там в открытую говорят — власть не наша, не народная, при царе лучше было. А ты, большевик — сидишь и думаешь…

— Когда кампанию какую-то проводишь, то проводишь ее всегда до конца, до достижения результата. Иначе ты не руководитель, а хвост собачий. Вот мы и проводили… Иосиф на органы Ежова поставил — скромный парень, вроде, наш, из рабочих, к чекистам никакого отношения никогда не имел. Если сам не остановит, когда надо — так хоть доложит. А он… с. а, мразь.

— Я потом уже, много лет спустя кое-что понял. Когда сидишь на даче, когда телефон не звонит все время и ехать никуда не надо. Где проще всего скрыться врагам? В органах. Чтобы тебя не обвинили, обвиняй сам и как можно больше. Вот они и проникли. В органы, прежде всего. А те кто не проник в органы — они даже перед судом нам вредили, называли честных людей, топили их, клеветали на них — мы умрем, но и они умрут. И вот попробуй — не поверь. Да и мы… во время войны то солдатского, то крестьянского мятежа ждали. Иосиф после войны уже сказал — многие пострадали безвинно. Да что толку.

Я молча сидел и думал. Человек, который когда-то был вторым человеком в государстве — он в принципе ничего не понимает о правах. Вот в принципе. Ноль. Он не понимает, не думает о ни, не принимает их в расчет, и я его не убедю… убежу, что строительство государства — нормального государства — начинается с системы прав и ограничений. Как в США — конституция и билль о правах. Которые прежде всего дают гарантии здесь живущим от произвола, и в том числе от произвола государственного. В СССР этих гарантий не было заложено по определению, а те, что были — были сняты всего лишь несколькими, узким составом принятыми решениями — например, снять хоть куцый, но все же какой-то надзор прокуратуры и вести дела хоть по несовершенному, но закону, и хоть в несовершенном — но суде. Потому что суд и закон и есть ограничители, которые придуманы не для хорошего — а от плохого. Проблема не в Ежове и не врагах в органах. Подонков хватает везде и всегда, в США полно молодых и амбициозных, готовых идти по головам, некоторые и перед расстрелом не остановятся. Но пока в США хоть как то но работают гарантии и сдержки, предоставленные законом и Конституцией — там тридцать седьмой по определению невозможен. Хотя люди, готовые там его повторить — уже есть. Все эти БЛМщики, пробужденные, антифа — это готовые хунвейбины. Или комбедовцы-раскулачники. Те, кто знает, как жить правильно, и если вы живете неправильно — считают что вам лучше умереть, чем жить, так как вы живете. Но они — там. А мы — здесь.