Питер Гамильтон - Дисфункция реальности

Хорст знал, когда можно настаивать, но это был неподходящий момент.

— Да, конечно. Могу я что-то сделать? Помочь вам их принести?

Лесли с раздражением оглянулся вокруг.

— Мы были бы рады, если бы дранка оказалась сложена в стопки по двадцать штук у каждой опоры.

— Отлично. Я сейчас же этим займусь.

Он подошел к верстаку, где Энн лучевой ножовкой резала кору. На ней были сшитые вручную шорты и топ на бретелях, все из серой ткани комбинезона. На земле вокруг нее выросла уже огромная груда дранки. Продолговатое лицо Энн было нахмуренно-сосредоточенным, и темно-рыжие волосы тонкими прядями прилипли к вспотевшему лбу.

— Нам не так уж срочно нужна дранка, — приветливо произнес Хорст. — И я точно не стану жаловаться мистеру Манани, если ты немного отдохнешь.

Рука Энн автоматическим движением направляла тонкое лезвие по листу блестящей коричневой коры квалтука. Она и не думала размечать заготовки, но каждая пластинка выходила почти такой же, как предыдущая.

— Работа не позволяет задумываться, — ответила Энн.

Хорст поднял несколько готовых кусков дранки.

— А меня прислали сюда, чтобы научить людей думать. Это принесет тебе пользу.

— Только не мне. Сегодня мне выпал Ирли. Не хочу об этом думать.

Ирли звали одного из привов, Хорст помнил этого парня с худощавым лицом, молчаливого, даже по меркам привов.

— Что значит «выпал Ирли»?

— Сегодня его очередь.

— Очередь?

Энн неожиданно подняла голову. Ее лицо застыло маской холодной ярости, большей частью направленной на Хорста.

— Он будет меня трахать. Сегодня ночью его очередь. Хотите, чтобы я описала подробности, отец?

— Я… — Хорст почувствовал, что его лицо мгновенно покраснело. — Я не знал.

— А как вы думаете, чем мы занимаемся в этой большой хижине по вечерам? Плетем корзины? У нас три женщины и пятнадцать мужчин. Парням это необходимо, им мало молотить друг друга кулаками, вот они и спят с нами, все, кроме голубых. Квинн составляет аккуратный список очередности, и мы обязаны его придерживаться. Он следит за соблюдением графика и за тем, чтобы никто не портил товар. Но Ирли знает, как обидеть, не причинив боль, и чтобы никто не заметил. Хотите знать как, отец? Хотите деталей? У него свои приемы.

— Ох, дитя мое. Это надо немедленно прекратить. Я поговорю с Пауэлом и подниму вопрос на совете.

Энн удивила его. Она вдруг разразилась резким презрительным смехом.

— Брат Божий! Понятно, почему вас спихнули сюда, отец. На Земле вы ни на что не годны. Вы хотите запретить парням трахать меня, Джемайму и Кей, да? И куда они после этого пойдут? А? У многих ваших прихожан есть дочки. Вы хотите, чтобы привы шлялись по ночам вокруг их домов? А вы-то, отец, захотели бы, чтобы Лесли и Дуглас положили глаз на вашу дорогую подружку Джей? Но так и будет, если они не получат меня. Будьте реалистом, отец.

Она снова опустила взгляд на лежащий перед ней кусок коры. Поражение, ужасающее своей окончательностью. И отец Хорст ничего не мог ей предложить. Ничего.

Она оказалась на месте, на дне его сумки, где пролежала шесть с половиной месяцев. Нетронутая, ненужная, потому что мир был полон надежд, солнце сияло, деревня разрасталась, а дети смеялись и танцевали.

Хорст вытащил бутылку и налил изрядную порцию. Шотландский виски, хотя этот густой янтарный напиток никогда не созревал в дубовых бочках Шотландии. Он поступил из молекулярного фильтра, запрограммированного на вкус давно утраченного идеала. Но он обжигал, спускаясь по пищеводу, медленно воспламенял желудок и мозг, а это все, что Хорсту требовалось.

Как глупо. Каким надо быть слепым, чтобы надеяться, что змей не придет вместе с ними в этот новый мир. Каким надо быть недалеким, ему, священнику, чтобы не задуматься над блестящими достижениями, чтобы не разглядеть скрывающихся под ними мерзостей.

Он налил еще порцию виски. Дыхание между глотками вырывалось короткими жаркими толчками. Господи, как хорошо хоть на несколько часов забыть о людском несовершенстве. Скрыться в этом теплом и тихом, всепрощающем убежище.

Брат Божий, сказала она. И она не ошиблась. Сатана здесь, среди нас, и поражает в самое сердце.

Хорст наполнил стакан до краев и уставился на него с малодушным страхом. Сатана — Люцифер, Несущий Свет. Брат Света.

— О нет, — прошептал он со слезами на глазах. — Только не это, только не здесь. Только не секты, оскверняющие чистоту этого мира. Господи, я не могу. Я не могу с ними бороться. Взгляни на меня. Ведь я здесь, потому что мне это не по силам.

Он разрыдался.

И, как обычно, Бог ответил лишь молчанием. Одной веры Хорсту Элвису было недостаточно. Но он и так всегда это знал.

Птица вернулась, в ней было около тридцати сантиметров в длину, а коричневое оперение отсвечивало золотистыми искрами. Она уселась в двадцати метрах над Квинном среди изогнутых ветвей и время от времени взмахивала крыльями, чтобы удержать равновесие.

Он наблюдал за ней краем глаза. Таких птиц на Лалонде он еще не встречал; у здешних крылатых существ перья напоминали мембранную чешую. А у этой, при сильном увеличении благодаря зрительным имплантам, можно было рассмотреть настоящие перышки, значит, ее предки с Земли.

Квинн подал сигнал рукой, и они стали медленно пробираться сквозь кустарник; Джексон Гэль с одной стороны от него, Лоуренс Диллон — с другой. Лоуренс был самым молодым привом — всего семнадцать лет, со стройной фигурой, тонкими руками и ногами и шевелюрой светло-песочного цвета. Лоуренс стал подарком от Брата Божия. Квинну потребовался целый месяц, чтобы его сломить. Он сделал его своим фаворитом, подкармливал добавочными порциями, ласково улыбался и следил, чтобы его не обижали другие. Потом в ход пошли наркотики, купленные у Бакстера, мягкие средства, возносящие над Абердейлом, его убожеством и бесконечной работой, устраняющие все границы, так что жизнь снова казалась легкой и беззаботной. И полуночное изнасилование, осуществленное в центре длинного дома привов, у всех на глазах. Лоуренс, связанный, лежал на полу, в центре начертанного кровью дандерила пятиугольника, а его разум покинул череп под воздействием наркотика. Теперь Лоуренс всецело принадлежал Квинну: и его сладкая попка, и весь до последнего миллиметра золотистый член, и его разум. Преданность Лоуренса Квинну граничила с поклонением.

Секс продемонстрировал остальным силу Квинна. Он показал им, насколько близок к Брату Божию. Он показал восторг высвобождения змея, таящегося в сердце каждого человека. И показал, что с ними будет, если они отступятся от него.

Он давал им надежду и силу. А взамен требовал только покорности.

Требовал и получал.