Элизабет Бир - Соленое море и небо

Работая, я пыталась навести порядок в своих мыслях, но не получалось. Снова и снова я думала о том, почему ушла моя мама.

Первая жена папы, мама Кэти, умерла от рака, медицина была бессильна. Через какое-то время он встретил мою маму и женился на ней, но она исчезла после моего пятилетия, она никому не сказала, куда уехала, и не прислала ни одного письма, чтобы мы хотя бы знали, что она жива.

Долгое время меня не могли убедить ни люди, ни сеансы внушения, что я не была причиной её ухода. Позже я стала думать, что что-то произошло внутри неё, и это заставило её сбежать. Осознание пришло приблизительно в то же время, когда в моей голове стали возникать похожие мысли.

Я вырвала последний росток календулы среди помидор: я была настоящим борцом с вредителями, и спустилась вниз по лестнице. Я сложила её и отнесла обратно в общий сарай.

Я слишком много думала о прошлом, представляла себя в том времени. Я вообразила, что бы было, если бы у каждого из нас была своя лестница. Тогда не пришлось бы ждать своей очереди или записываться за месяц, чтобы просто поработать на крыше.

Я представила, что у каждого в доме есть своя стремянка. Своя газонокосилка. Свой секатор.

У меня даже голова закружилась. Много вещей. Где же их всех хранить?

Расточительство. Так же, как и самолёты, которые везли еду издалека, или использование двигателя внутреннего сгорания, чтобы просто прокатиться по улице. Теперь это можно было увидеть только в старых фильмах, которые люди покупали на дисках из полимерных материалов, в коробочках из тех же полимерных материалов, а затем это всё просто пылилось на полках.

Пусть лучше всё это оставалось бы в мыслях. Так было бы проще. Лучше использовать только то, что тебе нужно, а затем возвращать на место, где другие смогли тоже этим воспользоваться.

В чём смысл проживать комфортную, но никчёмную жизнь? Для чего люди в старых фильмах разъезжали на яхтах, которые волновали море, или летали на самолётах, которые гневали небо?

Они не были похожи на меня. Все они словно куда-то постоянно двигались.

Я отправилась в душ, думая о том, что заслужила эти литры растраченной воды. Тем более, если начался бы дождь, то ёмкость на крыше быстро заполнилась бы. У нас пока что всё ладилось.

Тем более, мне всегда было противно ощущение грязи и сальность на волосах.

Душ — хорошее место для принятия решений. Горячая вода словно оживляла клетки мозга, а если ты заплакал бы, никто не увидел бы. Даже ты сам. Я, кажется, превысила расход воды, но решила, что смогу восполнить его позже.

После душа я приготовила себе чашку чая, то, что следовало бы импортировать даже в наши дни, выключила все раздражители, кроме обязательного канала, который начинал вещать в случае чрезвычайной ситуации, и занялась интерфейсом телефона. Я собиралась серьёзно взяться за поиски.

«Найти работу» — вбила я запрос в Омни. «Как стать матросом дальнего плавания?»

И через пятнадцать минут я всё узнала. Существовала целая школа, но судя по комментариям, большинство людей учились судоходству просто на практике. Вот только нужно было найти капитана, который взял бы трудиться неопытного новичка и обучил бы основам.

Ещё я узнала, что зарабатывали матросы не лучше, чем те, кто получали пособие по безработице. А ещё это было крайне опасно.

Но теперь я знала, что хотела этого больше всего на свете.

Я закрыла все окна поиска плавающие на периферии зрения, снова окунулась в реальность, заварила ещё одну чашку чая, на этот раз с ромашкой, которую мы вырастили сами, и пыталась понять, какое же письмо я хотела написать Шоне. С отцом и Кэти дело обстояло проще: просто расскажу им всё за ужином.

— Я буду писать, — сказала я. — Будем общаться по видео связи. Вы даже не заметите моего отсутствия.

Отец встал и взял мою тарелку.

— Кто помоет посуду сегодня? — спросил он, но я поняла, что так он пытался сказать, что будет по мне скучать.

— Я помою, — сказала Кэти. — Ну по крайней мере, будем мыть на одну тарелку меньше.

Солнце зашло только около десяти вечера.

Днём я начала собирать вещи. Летом лучше, чем зимой, хотя летом никогда толком не высыпаешься, но зимой всегда нужно было рано ложиться спать, чтобы экономить электричество. Кэти была внизу с Дэвидом, который дремал в тенистой части парка. Мне показалось, что они старались не обращать внимания на мои сборы, не хотели, чтобы я их беспокоила.

Пока я рассматривала разложенные на кровати толстовки, я услышала, как папа поднимался по лестнице.

Он замешкался в дверном проёме моей комнаты. Я не стала оборачиваться, лишь поймала его изучающий взгляд в зеркале. Я была на него похожа: те же рыжие волосы и веснушки, правда, его волосы выгорели с годами, вот только скулы и заостренный подбородок у меня был в точности, как у мамы.

Он молчал и смотрел на меня любящим и печальным взглядом. Я старалась выдержать его взгляд, как можно дольше, но сдалась и опустила глаза.

Мне было интересно, узнал ли он во мне сейчас черты мамы или, быть может, сейчас они были заметны, как никогда?

— Папа, прости, — сказала я.

С собой он принёс два бокала вина, которое когда-то привёз огромный корабль из Франции. Он приберегал его на особый случай. Он вручил мне один бокал, затем сел на кровать, сдвинув мою одежду, чтобы расчистить место. Он взглянул на меня и сжал губы. Мне не было тяжело слышать его серьёзный и тихий голос.

— Только не говори Кэти, — сказал он. — Когда я был твоего возраста, я хотел уехать в Дублин и стать музыкантом.

Я подумала о пыльной гитаре в гостиной. Я знала, что он умел играть на ней, и, наверное, даже видела, как он играл, но никак не могла воскресить в своей памяти образ отца с гитарой в руках. Я всегда удивлялась, зачем она нам нужна, когда никто в доме ею не пользуется, просто бесполезная трата материала, хлам, который нужно хранить.

Теперь я знала, зачем.

— Прости, — сказала я.

— Не нужно просить прощения, — сказал он. — Я сделал свой выбор, и у меня появилась ты, Кэти и Дэвид.

Я кивнула, но мне было нелегко понять смысл его слов. Таким и должен был быть выбор взрослого человека? Почему во мне появилось чувство опустошения из-за того, что я ничего не могла сделать?

Я не буду скучать по психическому контролю. Ограничители мозга, возможно, были хороши для моего отца, помогали ему не чувствовать боль. Но они же и заставили мою маму уйти.

— Звони каждый день, — сказал он. — А если не будет связи, присылай сообщения.

Он приподнялся, и я уловила, что он говорил, как типичный ирландец, выделяя ударением слова.

— Не бойся просить помощи, если она тебе понадобиться. Помни, неважно, в какой точке мира ты будешь находиться, у тебя всегда будет дом.