Даша Пац - Оттепель не наступит [litres]

Да… Он заслужил. Но как же низко мне довелось пасть…

Мелкий снег на улице превратился в настоящую бурю. Морозный ветер ударил по щекам, и я надела маску. Хоть какой-то плюс от неё.

Компания у подъезда даже не обратила на меня внимание. Я быстро села в снегоход. Развалюха, как всегда, завелась лишь с третьего раза. И, надавив на газ, направилась к родительскому дому.

Внутри было пусто. Будто вместе с выпущенными в тело друга пулями вышли все эмоции.

«Бывшего друга», – напомнил внутренний голос.

Нечего его жалеть. Он ко мне жалости не испытывал. Трус, выстреливший в напарника. А ведь мы были даже больше, чем друзья…

От воспоминания о последнем поцелуе в «Точке» стало мерзко. Мы целовались и веселились, а потом Гек подложил в шапку маячок.

Когда снегоход въехал в Кению, сердце замерло. Отцовский дом освещался тремя дронами, нависшими у входа. Ну, это было ожидаемо.

Я развернула снегоход и оставила его за углом у какого-то домика, в котором не горел свет.

План был очень прост: подобраться как можно ближе и тремя выстрелами снять следящие устройства. А затем, пока соседи не успеют опомниться, ворваться в дом, забрать желаемое и быстро удирать.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Собраться с духом оказалось сложнее, чем казалось на первый взгляд. Но мне было нечего терять. А потому я быстро наполнила обойму разрывными пулями, вышла из снегохода и направилась к дому.

Улица пустовала. Неудивительно, этот район всегда выглядел пустынным в это время суток, к тому же, в снежную бурю. Снег налипал на ресницы, ухудшая обзор.

Когда я подошла к дому, один из дронов дёрнулся в мою сторону. Плевать, моего лица всё равно не видно. Резким движением я достала пистолет. Тишину сотрясли три оглушающих выстрела, а затем – грохот полетевших на асфальт дронов.

Сердце билось о грудную клетку так, будто вот-вот бы её пробило. Я выдохнула, сунула пистолет в карман и подбежала к двери.

Заперто. Ещё один выстрел, и замок разлетелся в щепки.

Дрожащими пальцами толкнула дверь. Внутри было холодно почти также, как и на улице. Это место больше не было похоже на привычный отцовский дом. Кто-то явно постарался найти хоть что-нибудь полезное.

Мамины книги валялись на пороге. Фотографии лежали чуть дальше на полу под осколками разбитых рамок.

Я присела на корточки, включила фонарик и стала шарить взглядом по куче книг, пытаясь найти тот самый ветхий красный томик.

Книга оказалась чуть дальше от основной кучи. Будто бы специально, чтобы я нашла её поскорее. В десятке сантиметров рядом лежала фотография улыбающейся мамы.

Сердце ёкнуло.

Пытаясь унять волнение и молясь всем богам, чтобы мои догадки оказались верны, я коснулась книги и открыла её на той самой странице.

Потому что именно она была загнута. К горлу подкатил ком. Я осела на пол, совсем забыв, что мне нужно поскорее уносить ноги. Выстрелы слышала вся округа, но… Я вцепилась в «Легенды», как утопающий за соломинку. Меж страниц лежал согнутый пополам лист. Инстинкты самосохранения спрятались на задворки разума. И в очередной раз я повиновалась эмоциям. Дрожащая рука утёрла выступившие слёзы, свет фонарика озарил неровные буквы. Это был папин почерк.

Юнона!

Я счастлив, если именно ты читаешь это. Значит, ты выжила. Признаться, надежды на это почти нет. Но всё, что у меня осталось, – вера. А потому я пишу это письмо, переполненный упованием. Даже если оно попадёт в чужие руки, новой информации тут нет. Зато тебе, любимая дочь, я пролью свет на то, что скрывал всю жизнь.

Если ты действительно читаешь эти строки, то я могу называть себя гордым отцом. Ты оказалась храброй девочкой, и мне стыдно, что я этого не разглядел.

Уже поздно извиняться, но нужно это сделать. Тебе достался паршивый отец. Я возложил на тебя надежды, которые ты не обязана была оправдывать.

Я задержала дыхание и почувствовала, что больше не могу сдерживать слёзы. Воздух будто стал тяжелым, и мне стало невыносимо его вдыхать. С трудом переведя дух, я снова вчиталась в расплывающиеся из-за слёз строчки.

Надеюсь, что к этому времени ты уже знаешь о мутациях. Если твои знания поверхностны, сходи к Барбару Стоцки и покажи ему это письмо. Он поможет и расскажет подробности, которые слишком долго описывать.

Есть вещи важнее. Во-первых, я виноват, что заставлял тебя чувствовать вину за смерть Милли. Знай, это я настоял на втором эксперименте и был уверен, что получится сохранить жизнь твоей матери. У нас с Барбаром был план, но его не удалось воплотить в жизнь…

Первым экспериментом в нашей семье была ты, Юна. Но родилась без мутации, однако, носишь в себе ген. Только в рецессивном состоянии. Огромная вероятность, что твои дети родятся со способностями.

Из-за этого я всегда чувствовал постыдное разочарование. Надеюсь, однажды ты меня простишь.

Есть ещё кое-что.

Я ушёл из «Дженлаб» незадолго до того, как мы с Милли задумали родить второго ребёнка. И после смерти твоей мамы они решили провести ещё один чудовищный эксперимент, на который я не мог и не хотел соглашаться.

Сохранить жизнь матерям, носящим мутировавших детей, оказалось невозможно. «Дженлаб» за многие годы понесла огромные потери. И с этим надо было что-то делать.

Эксперимент приостановили, но лишь с одной целью. Было решено сводить детей, которые родились с мутациями. Чтобы будущее потомство не знало таких проблем.

Твой друг, Хрисан Хельге, был одним из них.

Мне жаль в этом признаваться, но, когда их дом сгорел в пожаре, я выдохнул с облегчением. К сожалению, это сгубило твою жизнь. Надеюсь, теперь, зная правду, ты забудешь этого человека.

Твоё сердце разбивалось из-за моих запретов общения с ним. Но это лишь потому, что в его действиях был куда более глубокий мотив. «Дженлаб» подослали его к тебе, чтобы однажды у вас родились дети. Они знали, что ты единственная подходишь по возрасту. Для всех остальных пары были определены.

И последнее.

Сила мутантов их убивает. Слишком частое использование контроля пламени губит организм. К тому же, Драконы обязательно будут использовать препараты для повышения эффективности мутации. Спаси Агату, пока её не убили. То, что я вколол себе ради самоубийства, тебе поможет. Если сможешь, найди Вальда Ньяцу и отдай ему образцы моей крови.

Я сгубил твою жизнь и осознаю это. Прости меня, дочь. И прощай.

На грудь будто положили тяжёлый мешок. Ладони вспотели, а ноги онемели. Дышать стало ещё тяжелее. Тёмное помещение превратилось в пелену перед глазами. Лист с неровным почерком полетел на пол. Меня вдруг охватило ощущение паники.

Я взвыла, словно раненный зверь. А затем поднялась и, шатаясь от стены к стене, пошла в ванную. Открыла кран, подставила ладони и умыла лицо.