Грег Иган - Останови мое падение

Пять лет спустя Андерсон был выпущен по условно досрочному освобождению (УДО) на 9 месяцев.

Хорошо. Ну и что? Это происходит все время. Если бы кто‑то пришел ко мне с таким рассказом, я бы сочувствовал, но твердо сказал:

— Забудь о ней, она мертва. Забудь его, он мусор. Живи своей жизнью.

Я не забуду ее, и я не забуду ее убийцу. Я любил ее, что бы это ни значило, и в то время как рациональная часть меня приняла ее смерть, остальные части продолжали дергаться, как обезглавленные змеи. Кто‑то еще в том же состоянии, мог превратить дом в храм, покрыть все стены и полки ее фотографиями и памятными вещами, ставить свежие цветы на ее могилу каждый день, и проводить каждую ночь с алкоголем и смотря старые фильмы.

Я этого не делал, я не мог. Это было бы гротеском и ложью, — сентиментальность всегда нам обоим претила. Я сохранил одну фотографию. Мы не делали домашнее видео. Я посещаю ее могилу раз в год.

Однако, несмотря на эту внешнюю сдержанность, моя внутренняя одержимость смертью Эми продолжала расти. Я не хотел, это был не мой выбор, я никак этого не поддерживал и не поощрял. Я не сохранил электронную запись суда. Если люди поднимали эту тему, я уклонялся. Я зарылся в работу; в свободное время читал, или ходил в кино один. Я подумывал о том, чтобы найти кого‑нибудь нового, но так ничего для этого и не сделал, откладывая это до неопределённого будущего времени, когда я снова стану человеком.

Каждую ночь я прокручивал в уме детали этого происшествия. Я думал о тысяче вещей, которые мог бы сделать, чтобы предотвратить её смерть, начиная с того, что мог не жениться на ней (мы переехали в Сидней из‑за моей работы), и заканчивая тем, чтобы волшебным образом появиться в банке, когда её убийца вытащил оружие, швырнуть его наземь и избить до бесчувственности, или ещё хуже. Я знал, что эти фантазии были бессмысленным потаканием собственным слабостям, но это знание не помогало. Если я принимал снотворное, всё просто сдвигалось на дневные часы, и я совершенно не мог работать. (Компьютеры, которыми мы пользуемся, с каждым годом все менее ужасны, но авиадиспетчеры не могут спать наяву.)

Я должен был что‑нибудь сделать.

Месть? Месть — это для умственно отсталых. Я подписывал петиции в ООН, призывая мировое сообщество безоговорочно отменить смертную казнь. Я думал так тогда, думаю так и сейчас. Неправильно было отбирать человеческую жизнь — я с детства всем сердцем верил в это. Возможно, это начиналось, как религиозная догма, но когда я вырос и растерял все нелепые иллюзии, неприкосновенность жизни осталась одним из немногих убеждений, которые, как я решил, стоит сохранить. Помимо некоторых прагматических соображений, человеческое сознание всегда казалось мне самой удивительной, поразительной, божественной вещью во Вселенной. Вините в этом моё воспитание, или мои гены; я не мог недооценивать это, как не мог считать, что один плюс один равно нулю.

Скажи некоторым людям, что ты пацифист — и через десять секунд они изобретут ситуацию, когда миллионы людей умрут в ужасных страданиях, а твои близкие будут изнасилованы и замучены, если ты не вышибешь кому‑нибудь мозги. (По какой‑нибудь надуманной причине просто ранить всесильного безумца невозможно.) Забавно то, что они, оказывается, презирают тебя ещё больше, когда ты признаёшь — да, я сделал бы это, при таких условиях — я убил бы.

Однако, Андерсон, очевидно, не был всесильным безумцем. Я понятия не имел, способен ли он убить снова. Что касается возможности исправления, тяжёлого детства или его заботливого и сострадательного «второго я », которое, возможно, прячется за фасадом брутальной внешности — это меня нисколько не волновало, но, тем не менее, я был убеждён, что убивать его было бы неправильно.

Я впервые купил оружие. Это было легко, и вполне легально; может, компьютеры просто не смогли связать мое разрешение с освобождением убийцы моей жены, или, возможно, связь была обнаружена, но сочтена неважной.

Я записался в спортивный клуб, полный народа, проводившего три часа в неделю, не делая ничего, кроме стрельбы по движущимся мишеням, изображавшим людей. Развлекательное времяпровождение, безобидное, как фехтование; я научился говорить это с невозмутимым видом.

Анонимная покупка боеприпасов у членов клуба была незаконной; пули, испарявшиеся при ударе, не оставляли баллистических доказательств, связывающих их с конкретным оружием. Я просмотрел судебные записи; обычный приговор за владение такими вещами был пятьсот долларов штрафа. Глушитель тоже был незаконным, наказание за владение им — таким же.

Я обдумывал это каждую ночь. И каждую ночь приходил к одному и тому же выводу: несмотря на свою тщательную подготовку, я не собирался никого убивать. Одна часть меня хотела этого, другая — нет, но я очень хорошо знал, какая была сильнее. Я провёл бы остаток жизни, мечтая об этом, прекрасно зная, что никакое количество ненависти, скорби или отчаяния никогда не заставят меня действовать против своей природы.

Я развернул упаковку. Я ожидал броского насмешливого культуриста, вытаскивающего автомат, но упаковка была невзрачной, однотонно‑серой, без маркировок, только код товара и название торговой фирмы — «Механический сад».

Я заказывал это через онлайн‑каталог, за наличные через общественный терминал, а получателем указал Марка Карвера в филиале Магазина имплантов, в Четсвуде, далеко от моего дома. Всё это было параноидальным бредом, поскольку имплант был легальным, и всё это было вполне разумно, потому, что покупая это, я чувствовал себя гораздо больше встревоженным и виноватым, чем из‑за покупки оружия и боеприпасов.

Описание в каталоге начиналось с заявления — Жизнь ничего не стоит! Дальше шло несколько строк болтовни в том же духе: Люди — это мясо. Они ничто, они бесполезны . Впрочем, точные слова не имели значения; они были частью самого импланта. Он не стал бы ни голосом в моей голове, твердившем какую‑то нескладную ерунду, которую я мог не принимать всерьёз или игнорировать; ни моральным законом, от которого можно уклониться, придравшись к словам. Импланты‑аксиоматики были выполнены с учётом анализа настоящих нейронных структур мозга реальных людей, они не основывались на словесном выражении аксиом. Так что, преимущество будет иметь дух, а не буква закона.

Я открыл коробку. Там была брошюрка с инструкцией на семнадцати языках. Программатор. Пара пинцетов. Аппликатор. И сам имплант, упакованный в пузырчатый пластик, маркированный, как стерильный, если не вскрыта упаковка. Он был похож на маленький камешек.

Я никогда не пользовался имплантами раньше, но тысячу раз видел по головизору, как это делали. Помещаете его в программатор, активируете, указываете продолжительность активности. Аппликатор был исключительно для новичков, искушённые знатоки помещали имплант на кончик мизинца и изящно отправляли его в ноздрю, любую, на выбор.