Валерий Сабитов - Миражи мира Яви

Фиргун рассмеялся почти так же, как недавно Ефремов:

— Чёрный лик… Да без него и айлы закиснут. Если б не агрессия Империи, вы бы и сейчас любовались цветными снами в родном Арде. И не думали ни о каком предназначении. Благодарите Дзульму дважды. За то, что он есть — раз. И за то, что не оставляет вас в покое — два.

Нур вдруг словно прозрел. Отшельники-анахореты с тайной, бесполезной, спрятанной мудростью… А рядом с ним, столько лет в лёгкой доступности — кладезь вселенского разума! И ведь ясно без сомнений — не враг, даже если и не друг. И решил задать вопрос, который не решился высказать Ефремов:

— Открой маленькую тайну, хитрый Фиргун, — в нашей Галактике есть содружества миров?

Тот снова рассмеялся:

— Айл! Не я, а ты хитрый! Ну, Ефремов хотел бы увидеть подтверждение своей идее коммунизма. А ты? Ты хочешь создать коалицию. Потому-то Ананда доставил тебя сюда. Но Галактика переполнена туманностями, братья-земляне, Иван да Валерий! Нет содружеств! Но у вас может получиться, если постараетесь. Не плачь, Ефремов — Великого Кольца нет, но взаимные визиты имеются. И да, — возможны контакты любой степени близости. Ты ведь, Иван, и об этом думаешь? О единстве физиологическом, мужском-женском. О любви, как вы это называете по ошибке.

Взволнованный Ефремов уцепился за крайнее слово:

— По ошибке? Любовь? Да ты…

В порыве возмущения он никак не мог подыскать нужных слов. Фиргун, искоса глянув лукавым глазом на Нура, сказал:

— Твоя любовь, Иван, земная. От земли то есть. От природы присущая и зайчикам, и кроликам. Страсть это животная, стремление к совокуплению в основе. Вне половой близости она исчезает, делается страданием. Какая ж это любовь? Болезнь, Иван, психохимическая.

— А что же тогда любовь, по-твоему? — спросил ошарашенный Ефремов.

— А любовь человеческая, Иван, это когда ты девку любишь, то есть приоритетом делаешь, готов во всём, что и себе… Но! Нет, не за десятый номер бюста, не за глаза яркие в пол-лица, не за бёдра крутые, на которые можно без пролития установить гранёный стакан. А за то, что она человек, сестра твоя, такое же творение, как и ты. Усвоил?

Ефремов успокоился и усмехнулся:

— Ты о нравственности… О том, чтобы нос не задирать так, что люстра звенит… Вне секса, так? Но… Ладно, детали после. Это всё?

Фиргун погрозил ему пальчиком:

— Нет, ещё как не всё. Хочешь знать, почему анахорет из кристалла пал ниц перед айлами? А потому, что они владеют высшей любовью. У них верховный приоритет — Небо. Восстановили они эту любовь, когда обрели потерянные Свитки. Правда, народы Илы-Аджалы не очень-то стремятся. Как и ты, в материализмах-атеизмах застряли. Слепая эволюция, стихийный отбор, динозавры, обезьяны… Ну отчего ты такой упрямый и туманный, Ефремов?

Вёльв пригласил посетить самое загадочное, по его заверению, место планеты.

Долина среди невысокого горного массива, скрытая то ли дымкой, то ли туманом. Ананда миновал плотную серо-белую завесу и опустился у подножия заросшего сине-багровой растительностью холма. Туман висит почти над головами, напомнив цветом и плотностью пелену, накрывшую оперативный отряд айлов в пустыне Тайхау на Иле-Аджале. Из глубин памяти поднялся тот самый детский страх и желание оказаться поближе к Сандру. Нур непроизвольно огляделся: а где же он?

От ближних гор до горизонта простёрлась однообразная песчаная плоскость цвета топлёного молока. Единственное украшение песчаной пустыни — кристаллы разных форм с преобладанием на гранях слабого алого тона. Расположенные в хаотичном порядке, они вызвали чувство отторжения и тревоги.

— Заколдованный пейзаж! — осматривая местность, сказал Демьян.

Тень его, ломаная и длинная, почему-то разместилась на пелене, закрывшей небо. Нур, вернув воспоминания о Тайхау на прежнее место в памяти, посмотрел на Вёльва с вопросом. Тот чуть улыбнулся, поиграл на лице цветами и пояснил:

— Долина отшельников. Никто не считал, сколько здесь кристаллов. Но все они — пустые. Точнее — пустующие. В ожидании…

— В ожидании новых анахоретов? — заинтересовался Ефремов, — А где же старые? Вернулись в народ? И Поле их приняло?

Вёльв отвечал, разглядывая тени экипажа. Его тени среди них не было.

— Они сидели там долго. Не так долго, как тот, с которым вы встретились. И исчезли. Бесследно.

Ефремов, немного поколебавшись, подошёл к ближнему октаэдру и дотронулся до грани рукой. По Долине прошелестел звук, похожий на затухающий струнный аккорд. Или словно эхо принесло отзвук разбитой где-то в ближних горах хрустальной вазы.

— Осторожнее, — сказал Вёльв, — Здесь может произойти что угодно. Долина закрыта от влияния Поля, мы как бы в зоне невидимости.

— Тут всегда так мрачно? — спросила Азхара. Место ей очень не понравилось, и она прижалась к Нуру.

Леда, похоже, разделила чувства Азхары. Но, как положено фаэтянке, внешне не дрогнула.

— Долина покрылась туманной завесой после «заселения» кристаллов. Было время «движения отшельников». Народ уходил в кристаллы тысячами. Их потом находили в разных местах, многих вернули. Но эта долина ушла в недосягаемость. Только мы, тринадцать, можем сюда войти и отсюда выйти. Как видите, живой природы нет. Ни флоры, ни фауны. Песок и туман. Ни музыки, ни света лишнего.

— Кристаллы ждут новых поселенцев? — спросил Демьян.

— По-видимому, так. Не избежать новой волны анахоретов. Кристаллы бесцельно не поднимаются и не стоят сами по себе, беспричинно.

Ефремов сказал неторопливо, делая непривычно долгие паузы между словами:

— Следовательно, планета предвидит нечто… Какое-то серьёзное потрясение. Внутреннее или внешнее… Заняться бы исследованием… Песка, тумана, самих кристаллов…

Азхара прижалась к Нуру плотнее; по телу её прошла мелкая дрожь. Леда принялась массировать виски, откидывая непослушную чёрную прядь. Нечто, заполняющее Долину, воздействовало на гостей, обходя Вёльва. Но Ефремов выглядел полным энергии, готовым немедленно заняться исследованием аномальной зоны Гайяны. Присев, он принялся пересыпать из ладони в ладонь песок. Песчинки заметно крупнее прибрежных, и не мягкие. Малейшее их движение вызывало шуршание.

— А начал бы я с простого наблюдения. С созерцания, — сказал он, устремив взгляд в унылую перспективу, украшенную полупрозрачной геометрией, — С поиска простоты и сложности в этой пустыне. А после, когда разум войдёт в резонанс с внешним ритмом, станет восприимчив, обретёт проницательность…

Молчавший двое суток Эрвин заговорил с раздражением:

— Ты ведёшь себя как ребёнок, Ефремов. От жизни в удобствах отказываешься, а тут, среди безжизненных песков, под давлением непонятной завесы, готов работать и искать. Ты сам себя понимаешь?