Валерий Сабитов - Миражи мира Яви

Очень лёгкое получилось прощание с экзотикой Гайяны. Не привлекло экипаж почти райское очарование кристаллического, алмазного мира. Тревожная неизвестность… Какова цель «полёта» — вот что волнует. Демьян вывесил трёхмерную карту окрестностей альфы Большого Пса. Три звезды и две планеты. Одна, по расчётам и памяти фаэтов — лишняя. Что значит — пришлая, подобно Фаэтону в Солнечной Системе.

Фиргун счёл возможным признаться, что его родина — суперпланета в Ядре Галактики. Вера в авторитет земной физики и космологии окончательно рухнула. Фиргун опроверг некоторые из откровений сверхчеловека, говорившего из кристалла по соизволению Линдгрен.

— Мы не устанавливаем констант. И не регулируем их. Мы непрерывно действуем, но ничего не делаем. А по поводу чёрных дыр… Ведь это люди Земли задали себе такой вопрос: проникновение через радиус Шварцшильда за бесконечное время разве не означает невозможность фиксации чёрных дыр? Но об этом вам ещё думать и думать…

По просьбе Фиргуна Ананда подарил Ефремову бумажную книгу из «тайной» библиотеки. Книгу по сравнительной социологии, неизвестно где, когда и кем изданную. «Чтобы добавить счастья», — сказал он.

— Ты рад, Рус Иван?

— О да! — перелистав книгу, ответил Ефремов. — Спасибо! Здесь ясно и популярно. Оценка разных уровней социума. Получается, моя страна, которую Нур называет Империей, далеко не на последнем месте… Немного усовершенствовать — и моё государство будет не хуже Гайяны. Но значительно привлекательней.

Нур, вспомнив жизнь в Империи, сделал возмущённое лицо:

— Иван Антонович! Ты забыл о бараках и казармах? Как только вырвался на столичный уровень быта, барином стал? Белой костью?

Ефремов закрыл книгу, повернулся к Нуру всем телом, прищурился и сказал:

— Айл заговорил как землянин. Угнетённый, обиженный землянин.

— Ты забыл? Я прошёл земную жизнь, и значительно длиннее твоей. И успел узнать то, чего ты не заметил, занятый реализацией своих стремлений. Да, я не копался в земле ради ископаемых костей, за которые светят дивиденды в виде денежных премий и учёных званий. Но я копал землю, зарываясь в неё, чтобы не поймать вражью пулю. По сути, между нами разница та же, что между батальонным разведчиком и писаришкой штабным …

Нур намеренно вошёл в образ землянина Валерия, с целью поколебать рациональные устои Ефремова. Но образ не снимался, а ужесточался — что-то влекло к позиции обличителя. Помог Фиргун, вмешавшись будто на стороне Нура:

— А вот объясни мне, доктор-лауреат! Иначе не понимаю, как реагировать… Вот ты, уважаемый, местами гонимый гражданин. Тебя отметил-наградил сам вождь. Ты науку двигал во славу отечества и свою пользу, живота не жалея. Жилы из себя рвал, до лихорадки себя довёл, здоровья лишился. И что, неужели доволен?

Ефремов часто заморгал, переваривая слова и Нура, и Фиргуна. Контраргументы в нём ещё не созрели. Или не желали созревать. А Фиргун продолжил:

— А-а, ты не ставил себе вопросы из такого угла!? У меня вот ни вождя, ни наград. И не рвусь я ни в академики, ни в члены всякие. Да ладно… Так как понимать разницу между нами? Только не надо лепетать о временах и нравах. И без этого всё запутано.

Ефремов перестал моргать. Глаза его заметно покраснели, складка на лбу углубилась. Отвечать он или не собирался, или не был готов. А Фиргун, переставив свечу, заговорил много мягче, с сочувствием:

— А-а… Ты вот заворожил капитана нашего, Нура, в бытность его Валерием. Привлёк своими выкрутасами о красоте и гармонии. И что теперь скажешь, эрудит-сочинитель? Стоило оно того, что получил там? Там, не здесь. Сюда ты попал не знаю по какой программе, гражданин Ефремов. Зачем бежать так быстро, если финиш неизбежен и близок? За ним-то что? По-твоему, небытие сплошь… Распад на элементарные частицы. Пришёл на планету, возрос, стартанул, жилы порвал свои и чужие, и исчез навсегда. Никакой ответственности! Не так ли, Иван?

К Ефремову подошла Азхара, отделив его от Лампы.

— А почему бы нам перерыв не сделать? Гайяна далеко позади, а мы ещё не отметили отлёт. Отплытие… Давайте накроем знаменательный стол! Каждый по своему хотению. А после и продолжим разговор. Если захочется…

Совмещение несовместимого — таким получился «знаменательный стол». Фиргун, впервые в своей ламповой истории, попросил «на пробу по чуть-чуть» от каждого блюда. Малосольная селёдочка, острый шашлычок, овощные смеси… Всем остался доволен обитатель пустоты в Галактическом Ядре. Ели-пили в молчании, нарушаемом восхищёнными восклицаниями из Лампы.

Вместе с шашлычком Иван Антонович бесследно переварил горячие фразы Капитана Нура. Глаза просветлели, и он нарушил застольное молчание первым:

— Я узнал о привязанности Нура к Котёнку Малышу в двух его жизнях. Ведь кроме Земли, нет нигде домашних животных. И у айлов — с ними дружба, но не семья. Нур — исключение. Что за этим?

Азхара смотрела на Нура с ожиданием. Он справился с наваждением, тянущимся с земных времён, и протянул через стол руку Ефремову. Тот без раздумий пожал её. Противоречие исчезло, не успев закрепиться в реальности. И Нур сказал:

— У друга моего Ивана в запасе столько вопросов! У меня слов не хватит на все ответить. Вот лишь несколько из них. Цитирую: «Почему монголы не держат кошек? Почему дикие лошади всегда стремятся перебежать дорогу машине? Почему при ночной езде по ровной дороге кажется, что автомобиль идет все время под уклон? Почему каждый арат легко узнает своих верблюдов. Лошадей или овец в тысячном стаде? Почему вымерший морской ящер — ихтиозавр и современный дельфин обладают почти одинаковой формой тела, хотя их внутренние органы очень сильно разнятся? Почему у оленей белые «зеркала» на заду? Почему у яков пушистые лошадиные хвосты?».

Экипаж полминутки сидел молча, затем зааплодировал. Беседа, до «стола» имевшая антиефремовский накал, после застолья пошла в другом направлении. Да и Фиргун после дегустаций заметно подобрел. И, подмигнув удовлетворённому обедом Ефремову, обратился ко всем:

— Вот, о той же Туманности Андромеды, так любимой уважаемым доктором Ефремовым. О галактике М-31. Мне кое-что известно. Там, должен сообщить, царит такой бардак, вы и представить не в состоянии. То, что у нас квадратное, у них — белое. А наше кубическое у них солёное. Ну что может быть нелепее, согласны? Мы вот, у себя, как заглянем к ним, так неделю после смеёмся. А у нас недели некоторые как ваш год бывают.

Он посмотрел на стол, сохраняющий беспорядок, и рассмеялся. В обострённой тишине его голос прозвучал так чётко, что показалось — он сидит за столом вместе со всеми.