Жан Ив Рю - Вершители реальности

– Увы, правила нравственности не содержатся в знаниях о закономерностях, они – вне eё. Здравомыслящая деятельность отличается от бессмысленной только тем, уважаемый друг, что первая классифицирует рассуждения по значимости и важности, – всему своё время, коллега. А пока я вам советую вспомнить Дюма, который заключил, что вся человеческая мудрость сведена к двум словам: «Ждать и надеяться». Я же, со своей стороны, подготовлю заявку на определение фактора безопасности деятельности лаборатории в генеральный консилиум бионики при Совете Безопасности Земли, – парировал Климан.

– Спасибо. Я работаю один – нужно лишь разрешение для использования биологического материала.

– В заявке на допуск нужно чётко указать область научных исследований. Вы определились с нею, друг мой?

– Этой области не существует – поэтому вы здесь.

– Вы резки и упрямы в размышлении, коллега – это оттого, что не знаете, какими разными путями может идти мысль. Исследователь должен обладать практическим чутьём, подсказывающим ему, что в течение многих лет главным результатом поиска будет не открытие какого-либо закона или, скажем, метода, а – содействие рождению новой идеологии, затрагивающей многие, если не все, сферы жизни. Он должен соответствовать новому кругу идей и понимать – раз ему удалось оказаться дальше тех, кто трудился до него, то и проделанная работа неотвратимо послужит фундаментом для будущего развития и, возможно, предопределит новый виток в эволюции общественной, а может быть, даже и политической жизни. – И председатель научной комиссии окинул всех заседающих пристальным взглядом.

– Есть вопросы?

В залe воцарилась полная тишина.

– Моё исследование берёт начало в мышлении, строится рационально, но искренне, – проговорил Арсен Аркадьевич-Робертович спокойно. – Пока оно не даёт очерченного круга теории, но возлагает на себя полную ответственность за жизнь, с которой сталкивается, и побуждает посвящать себя содействию этой жизни.

– Полезность и сентенциозность вашей идеи нисколько не доказывает её верности, так же, как состояние высшего удовлетворения, испытываемое сумасшедшим от своей idéе-fiхе , нисколько не говорит в пользу его благоразумия, – ответил профессор и ухмыльнулся.

– Спасибо, вопросов больше нет, – ответил Арсен Аркадьевич-Робертович.

– Заседание научной коллегии считаю закрытым.

Члены комиссии вскочили, зашелестели плащами, загремели стульями и, кратко простившись, заторопились к выходу. Через несколько минут зал был практически пуст.

– Иные проявляют храбрость, не имея её, но нет человека, который бы проявлял остроумие, не обладая тонким умом! Искренне рад с вами познакомиться, меня зовут Франсис Сантос, – сказал задумчиво улыбающийся господин небольшого роста и протянул руку.

– Спасибо. Я умею держать удар, – громко произнёс молодой учёный и ответил крепким рукопожатием.

– Волнующая беседа! Мне понравилось. Я знал вашего отца. Он тоже был в некотором смысле авангардистом. Рад, что у него такой бесстрашный сын!

– Отца уже нет.

– Очень жаль. А знаете – кто охвачен желанием найти истину, сам проложит правильный путь, наставлениями не поможешь, вот разве что образцом для подражания, внутренним побуждением, которым обладал ваш родитель. Кстати, своим примером он доказал, что лучше в одиночку держать верный курс, нежели заблуждаться в толпе… Соrаgеm! – сказал новый знакомый и неспешно удалился.

Арсен Аркадьевич-Робертович остался один посреди круглого зала, переводя взгляд с одного предмета на другой. Голограмма мелькала зелёными картинками, приглашая пустой зал к увлекательному просмотру. Арсен Аркадьевич-Робертович физически ощутил присутствие многочисленных врагов, которые уже сплотились против него.

«Так, именно так. Доля безумия присутствует во всём этом…» – машинально отметил он про себя.

– Значит, многоуважаемая комиссия не хочет проложить путь к глубочайшим пластам человеческой сущности? – выкрикнул лектор в пустоту и театрально поклонился.

Арсен Аркадьевич-Робертович удалил запланированный просмотр и вышел вон.

Яркое, но безжизненное солнце сверкнуло в лицо Арсену. Его охватил пронизывающий знойный ветер, не приносящий прохлады. Он отшатнулся и, пригнувшись, решительнoй походкой направился к глайдеру [5] Летательный аппарат. . Ветер яростно теребил плащ, срывая его с владельца, который длинными, цепкими пальцами придерживал на груди помятую чёрную ткань, стараясь уворачиваться от сильных порывов. Потребовалось довольно много времени и усилий для того, чтобы Арсен смог наконец добраться до глайдера. С усилием открыв внешний люк, он проник в кабину и распахнул плащ. Песок посыпался с одежды на пол, шелестя наподобие капель дождя. Вскоре вокруг него стала образовываться изрядная горка песку. Он долго стоял и с удовольствием слушал мерные звуки. Кап… Кап… Внутри него что-то оборвалось, что-то всплыло. Арсен переступил через кучу песка и плюхнулся в командное кресло. Песок стал сыпаться из глубоких складок одежды. Снаружи песчаная буря достигла своего апогея. Шквальные порывы ветра засыпали глайдер, превратившийся в полукруглую дюну. Слабый постукивающий шум окружил глайдер. Через пару минут Арсен уже не мог ничего разглядеть. Он только слушал. Фоновый шум усиливался. Этот глубокий, щекочущий слух, заостряющий внимание шёпот помог Арсену успокоиться и войти в состояние анализа. Он даже не обратил внимания на загоревшуюся красную точку на системной панели, оповещавшую о включении функции дополнительной устойчивости глайдера.

Воспоминания уводили далеко – во времена юности. Огромный мануар, элегантный и простой. Большой салон, выложенный паркетом красного дерева и морёного дуба, с изумительной инкрустацией. Стены, отделанные белым гранитом, высокие кессонные потолки с лепниной. От пола до потолка готические витражи, льющие весёлый радужный свет на мягкую мебель, обитую тканью с бледными викторианскими розами, маленький лакированный столик с изогнутыми ножками, старинные чашки тонкого фарфора с лиловым узором, серебряный чайник, источающий аромат бергамота, и ажурную сахарницу с щипцами; потом высвечиваются изящные стулья с гнутыми ножками и стеллажи до потолка, заполненные редкими старинными фолиантами. В дальнем углу, где царит полумрак, в кресле под гобеленом полулежит человек с раскинутыми окровавленными руками и тяжело хрипит. Натужное осипшее дыхание время от времени прерывается, потом слышится снова и опять затихает. Слабым жестом руки лежащий просит, чтобы к нему подошли. В противоположном конце салона мальчик лет двенадцати колеблется, потом всё-таки решается ответить на призыв. Превозмогая страх, медленно и неслышно подходит, становится на колени и охватывает ещё почти детскими пальцами окровавленную руку. Слезы застилают глаза; ребёнок пытается чаще моргать, чтобы не показать своего горя, но не выдерживает, и крупная капля стекает по бледному лицу и падает на пол. Кап… Подросток целует руки старика и прижимает их к лицу. Потом его начинает бить дрожь – всё сильнее и сильнее, но ребёнок не чувствует этого, целует старческие руки, слизывает кровь, трётся лицом о ладони, как преданная собачонка. Но ничто уже не поможет. Человек вздохнул глубоко и в последний раз светло улыбнулся – в глазах не было страха, только сожаление. Он прохрипел: