Александр Ермилов - Вселенная Марка Сенпека. Роман

– Бросай писать, ― прилетает ответ из толпы.

И прозвучало как будто издевательски, надменно, но в голосе ответчика сквозит печаль и что-то похожее на детский каприз. Марк почему-то подумал, что эта печаль и даже боль проникла и в его сердце вместе с гудевшей тишиной. А потом он понял, что печаль и каприз стали для того человека щитом, теплым одеялом, под которым он спрячется от наступившего кошмара, чтобы понять: это не сон.

Значит, и ему теперь запрещено писать?

Все гости поспешно вытекают из квартиры бубнящей рекой. Все еще раздаются вопросы о непонимании произошедшего только что, но каждый уже знает наверняка, что Закон запрещает, и что именно это значит для всех из тусовки.

Марина исчезла. Марк обыскал все комнаты, открыл каждую дверь, но давняя подруга ушла, не попрощавшись, возможно сразу же, после объявления Закона. Рядом появляется Приятель, держа в оковах своей лапищи худющую брюнетку, а присмотревшись, Марк узнает Марфу Канарейскую. В унисон они говорят, о некой вечеринке в Гудящих Холмах и зазывают всех желающих. А кто организатор? Какой-то банкир. Желая отвлечься, забыться, сделать что-то, что поможет ему пережить ночь, Марк Сенпек соглашается.

Их четверка мчит в машине Приятеля по Хрустальному, а потом сворачивает на шестиполосную Удавку. Шоссе закрывает взгляд до горизонта. На заднем сиденье к Марку привалилась широкобедрая Янария ― актриса, которую Приятель снял по пути из квартиры ИИИ в лифте, видимо, посчитав, что Сенпек будет вялым и скучным без потерявшейся вновь Марины. Она льнет к нему и спрашивает что-то насчет его духов, типа, не с феромонами ли они, потому что слишком часто к Марку сегодня лезли целоваться незнакомки. И она тоже тянет к нему губищи.

Друг крутит руль левой рукой и гладит колено Марфы правой. Изредка посматривает в треснувшее зеркало заднего вида на зажатого Сенпека и раскрепощенную Янарию. Она предлагает Марку пшикнуться, но тот чересчур резко отказывается, играя роль невинного агнца, словно позабыв про зубной порошок.

Но как можно сейчас думать о чем-то, кроме Запрета?

И Марины. Ее карие глаза и черные волосы подняли воспоминания, которые Марк давно утянул на дно памяти. Его семья, «трешка» в спальном районе. Утянул, потому что сразу же всплывали картины похорон и смерти, много смерти для маленького мальчика.

Не слишком ли пьян Приятель, чтобы везти машину?

Моргнув, Марк видит себя на бетонном берегу реки, а Янария так и лезет языком в его рот. От нее пахнет вином и чем-то сладким, что смешивается с ее духами, с каплей гипноспрея над губой. От реки веет холодный ветер, на другом берегу неоновые огни и вывески бликами осыпаются в волны. В нескольких шагах машина Приятеля комично раскачивается и скрипит. Целуясь, Марк сравнивает вкус языка Янарии и Марины, вспоминает металлический язык блондинки. Под его руками проступает мягкой скульптурой тело Янарии, ее тонкая талия и нереально широкие бедра, которыми она так быстро покорила мужчин через киноэкран. И вот Марк поддается ее чарам, невозможно не поддаться, и чувствует падение. Крепко схватив его, Янария ныряет в темную воду, прямо в центр отражающейся эмблемы Единого Банка с пролетающего коммерческого дрона. Река холодит, уносит прочь. Они обнимаются и раздеваются. Пытаются не утонуть. Потом рассматривают редкие звезды, к которым так тяготеет Марк.

«Приняв неизбежное, поняв, что ничего не изменить, остается только выжать максимум. Когда придумывают новые ограничения, то старые нужно разрушить, отринуть предрассудки и отдаться во власть чего-то нового, может, аморального, наплевав на предубеждения воспитания и взгляды других людей». Он уверен, что сейчас орава тусовки и прочие сочинители думают также.

Когда с Янарией они выбираются на берег, то видят, что река унесла их на сотни метров от машины Приятеля. Автомобиль больше не раскачивается, и все снова загружаются в него, совершенно позабыв о какой-то вечеринке.

Но они все же проезжают мимо дома, в котором должны были сейчас топать и плясать, пить и петь. Дом хранит молчание, закрыл глаза черных окон, посапывая во втором часу ночи. Возможно, обман. Может быть, ошибка. Кто-то запретил?

Оставив позади Гудящие Холмы, их автомобиль въезжает на Банковскую Площадь и сразу же втыкается в плотную толпу протестующих против Закона. И каждый раз находятся недовольные, взбирающиеся на спины и плечи собратьев с флагом… чего-то там, свободы или прав, каких только прав? Что требуют? Отменить, разумеется, Закон. Но все проходит мирно, организованно, как бы для протокола и репортажа в надвинутые телекамеры. Завтра, возможно, о них расскажут, а потом забудут.

Марк чувствует острое желание выпрыгнуть из машины, залезть повыше и закричать.

Полицейские стоят плотным кольцом вокруг малочисленных Культурных Протестующих. Не слышно ни одного грязного словечка.

Приятель рулит в направлении района Неоновых Утех. Марфа явно заскучала от вида протеста, она говорит что-то о гротескности заоконного бытия, чем удивляет всех в машине, включает радио в поисках чего-то веселого, популярного. Попадаются почему-то только новости. Нет музыки. Один диктор спрашивает, как будто бы всех слушателей: «А что вы хотите? Зачем вам Воображение? Посмотрите рядом, жизнь здесь, перед вами. Хватит летать в облаках Фантазии». И словно в подтверждение его слов Янария снова ненасытно впаивает поцелуй в рот Марка.

В три утра они танцуют в «Смутс», облитые виски и шампанским. Где-то на грани забытья Марк пытается вспомнить, сколько у него осталось на счету. Он успевает запомнить добродушную пьяную улыбку Приятеля и удивительно упругую грудь Янарии, прежде чем уснуть на мягком клубном диване.

***

Следующим днем Марк Сенпек проснулся одетым у себя в кровати. Потертые джинсы и старый пиджак поверх белой футболки с Капитаном Лавиной, которую в пьяном бреду ему презентовал Приятель, будто самый ценный дар в мире. Он опустился при этом на колено, выпивая с локтя одновременно три стопки текилы, виски и какого-то коктейля на основе дизельного топлива, а вокруг хихикали Янария и Канарейская, и, кажется, это было очень-очень давно.

Марку приснилась больничная палата. Врачи, склонившись над ним, светили в глаза фонариками, смотрели в мониторы. Потом были какие-то незнакомцы, ярко палило солнце, и этот свет вновь переходил в яркую лампочку фонарика. И у него что-то спрашивали, но он не вспомнил.

От помятого пиджака несет чем-то тухлым, со смесью спирта и блевотины. Покряхтев и откашлявшись, Марк сел в кровати. Вместе с появившимся лучом солнца из-под серых облаков на него обрушилось воспоминание о новом Законе.

Обыскав каждый шкафчик на кухне, он, наконец, нашел остатки водки. Слегка уняв боль в висках и, казалось, всего тела, Сенпек захотел кофе, но провел следующие полчаса в поисках телефона. Так и не найдя смартфон, вышел из дома.