Георгий Гуревич - Борьба с подземной непогодой [Подземная непогода]

Может, не стоит вспоминать об этом – в свое время, когда решался вопрос о монументе, в городском Совете были споры, и многие предлагали памятник Виктору поставить в парке, а на площади обелиск в честь строителей. Но Яковлев сказал тогда:

– Товарищи, безусловно все мы, участники стройки, оставили здесь частицу своей жизни. Но мы живы, мы еще построим много. А Виктор отдал всю жизнь без остатка этой работе. Пусть же памятник ему стоит здесь, а наш общий памятник вот он – укрощенный вулкан.

И по предложению Яковлева на пьедестале с обратной стороны были начертаны слова Маяковского:

Садовник уходит. Но деревья, посаженные им, цветут, приносят плоды и семена.

ЭТУ историю рассказывали мне разные люди, но подробнее всех – супруги Грибовы. Одно время я ходил к ним по три раза в неделю. Грибов встречал меня терпеливо и радушно, ставил на стол чай и варенье. Он очень любил чаевничать. Хотя сам он был уже крупным ученым, а жена его только студенткой, хозяйственные обязанности у них были строго разделены, и накрывать на стол полагалось мужу. Но кончалось это всегда одинаково: Грибов ронял какое-нибудь блюдечко на вазочку, что-нибудь разбивалось, и из соседней комнаты прибегала возмущенная Тася.

– Пусти – уж я сама, не надо мне такой помощи, – кричала она.

Потом они рассказывали новые эпизоды или слушали очередную главу.

Тася Грибова очень хлопотала за героев и беспокоилась, как бы я не обидел кого. Ей все хотелось превратить книгу в парад участников, каждого упомянуть хотя бы по одному разу. «Про Мочана и Ковалева у вас целая часть, – говорила она. – А ведь были и другие бригады на стройке, хорошие. Плотники Афанасьева выполняли план на 200 процентов и все время держали знамя. Это не надо расписывать, вставьте только в одном месте, что на доске соревнования выше Ковалева стояла бригада Афанасьева».

Когда я закончил рукопись, я понес ее на просмотр еще раз. К моему удовольствию Грибов прочел ее довольно быстро.

– О литературной стороне рассуждать не буду, – сказал он. – Это не моя стихия. Факты и научные сведения не совсем точны, я сделал на полях пометки. Но самое главное, подчеркните еще раз эту лестницу открытий: описание – объяснение – использование; эту эстафету ученых от Крашенинникова к Комарову и Заварицкому, от Шатрова – к нам; это неустанное, непрерывное, бесконечное движение науки вперед и все вперед, идущее и сейчас.

– Куда же еще? – спросил я. – Вулкан укрощен. Задача выполнена. Все кончено.

– Да нет, не совсем так. Что кончено? Жизнь идет вперед, и каждый из нас нашел свое продолжение. Ковалев и Мочан работают на Курильских островах, укрощают тамошние вулканы. Дмитриевский и Кашин строят в Москве подземную электростанцию, которая будет использовать тепло на глубине 12 километров, сооружают своего рода искусственный гейзер. У Таси свое продолжение: она просвечивала подземные глубины, теперь хочет исследовать подводные. Я тоже… ну, обо мне особый разговор.

– Расскажите, пожалуйста.

– Да нет, не стоит… Так, одно задание я получил.

– От кого же задание?

– От Яковлева, одного из секретарей обкома.

– Разве вы виделись после пуска электростанции?

– Нет, это было несколько лет тому назад. Я пришел к Яковлеву и доказывал, что вулкан – испорченная машина, следует его отрегулировать. А он сказал мне: «Мало отрегулировать машину, надо, чтобы она давала продукцию»

– Но это уже сделано.

– С вулканами сделано, с землетрясениями – пока нет. Предсказывать мы научились, нужно еще обезвредить, отрегулировать и использовать.

– Неужели это возможно? И вы работаете уже?

– Пока только общие мысли, научные мечты. Но, главное, за нас цифры. При сильном землетрясении выделяется столько энергии, сколько вырабатывает Куйбышевская гидростанция за 100 лет. Эта энергия выделяется вся сразу, в тот момент, когда, упрощенно говоря, где-то ломается земная кора. Причины поломки бывают разные, но обычно они связаны с движением вязкого вещества под корой. Если это вещество ломает кору, поднимая ее, значит под землей – излишек давления. Вот у меня и мелькнула мысль: нельзя ли это давление уменьшить, если мы просверлим кору и устроим искусственные вулканы, как бы сделаем кровопускание. Тогда лишнее вещество устремится наверх, давление будет снято, а от искусственного вулкана мы можем брать энергию, как от настоящего вулкана на Камчатке. Так обстоит дело при повышенном давлении. При пониженном значительно сложнее. Но, в общем, я думаю, что эти болезни земной коры мы научимся лечить.

– Какая грандиозная, какая сложная задача!

Грибов почему-то стал оправдываться:

– Теоретик я, математик по натуре, – сказал он. – Тянет решать задачи в общем виде. Принцип меня интересует: возможно или нет, выгодно или нет. У Кашина голова иначе устроена.

Я ушел от Грибовых поздно вечером. Окна многоэтажного дома светились разноцветными огнями, чаще оранжевыми или зелеными, под цвет абажуров. Бледно-голубой цвет отмечал комнаты с лампами дневнего света. С трудом я разыскал на шестом этаже окно Грибовых. Кто бы подумал, что за этим окном, за этими стеклами, за обыкновенным стандартным переплетом живет маг и волшебник – покоритель вулканов, предсказатель землетрясений, начальник штаба по борьбе с подземной непогодой, самой страшной и кровожадной из всех стихий. А встретишь его в метро, ни за что не догадаешься. С виду человек, как человек – очки, шляпа, готовый костюм, портфель туго набит книгами, не застегивается.

– Но может быть, – подумал я, – и другие москвичи такие же. Кто знает, может, за каждым окном скрывается свой Грибов, Кашин или Дмитриевский и, если расспросить его, он расскажет о вещах, не менее интересных, чем борьба с подземной непогодой. Москва – обширный и многогранный город, ее описывают по-разному, но мне больше всего по душе представление Таси: Москва – это столица замыслов, город проектов, законов и планов, город, который всеми окнами смотрит в Будущее.