Дина Лампитт - Ускользающие тени

Каждое слово бомонда было справедливым: с сэром Чарльзом Банбери произошли такие невероятные перемены, что теперь в нем едва узнавали изнеженное создание, в своих суждениях доходящее почти до глупости, которому некогда удалось завоевать самую прекрасную девушку столицы. Теперь же этот стройный, ироничны, живой и безжалостный, как ременная плеть, мужчина, приносил в суде клятву о неверности своей жены и невозможности признать себя отцом чужого ребенка.

Бракоразводный процесс был неизбежно сложным и затянутым делом. Однако сэр Чарльз взялся за дело с такой энергией, что уже к июню он добился частичного развода и раздела имущества, освобождающего его от любых обязанностей поддерживать свою жену. Дальнейшее зависело от самого истца. Только по решению парламента он мог получить окончательное разрешение, которое давало ему и Саре возможность вступать в другие браки. Но сама она ничего не могла поделать. Такое действие разрешалось предпринимать только, невиновной стороне.

— Как вы думаете, он пойдет на это? — спросила Сара, получив экземпляр лондонской газеты с подробным отчетом о процессе.

— Не знаю, — безразлично отозвался Уильям.

— Но почему вы говорите это таким тоном?

— Потому что это уже неважно. Я уверен, что мы и так совершенно счастливы.

Джон Сузил навестил их в Редбридже вновь, на этот раз вручив Саре повестку с требованием явиться в духовный суд. После этого миссис Биссел заявила, что у нее респектабельный дом, и попросила пару уехать. Казалось, что единственным местом, где любовники окажутся вне досягаемости любопытных глаз и досужих языков, где их не смогут моментально узнать, осталась Шотландия. Соответственно этому они предприняли, трудное путешествие из Лондона в Бервик, взяв места в дилижансе у Уолтам-кросс поздно вечером и остановившись переночевать в Уэре при первой смене лошадей. Все путешествие заняло четыре дня, вторая ночь была проведена в Барнаби-Мур, где любовники достигли отеля, чуть не падая от усталости, в половине десятого вечера, а встать были вынуждены в четыре часа утра. На третий день дилижанс достиг Рашфорда только поздно ночью. Так продолжалось до тех пор, пока на четвертую ночь дилижанс наконец не остановился в Бервике, где наутро, после завтрака, Сара и Уильям распрощались с остальными пассажирами, которым предстояло продолжить путь до Эдинбурга. Немного успокоившись от сознания того, что они оказались на достаточном расстоянии от Лондона, любовники наняли карету до Графстона, где поселились в доме у Джеймса Хьюма, с которым Уильям некогда учился в школе.

— Святая обитель! — восторженно вздохнула Сара, увидев из окна кареты квадратное белое здание, мило расположенное на берегу реки Лидер.

— Что за путешествие! — вяло воскликнул Уильям. — Я готов отсыпаться целую неделю.

— Теперь, полагаю, мы можем себе это позволить, — ласково улыбнулась ему Сара. — Здесь у нас на все будет время.

И с этими словами она углубилась в размышления о том, как устроить самое комфортабельное жилье.

Они договорились встретиться в Эдинбурге после концертов, которые давали по отдельности. Днем раньше Алексей выступал в Манчестере, поэтому путь для него оказался более легким, в то время как Сидония, которая ненавидела долгие поездки, вылетела из Гэтвика. Ее основным требованием к полетам было то, чтобы самолет приземлялся точно тогда, когда она допивала второй коктейль, поэтому она осталась удовлетворенной данным рейсом. Они летели по безоблачному небу, стюардесса была разговорчива и дружелюбна, перелет прошел успешно, а Эдинбургский аэропорт был по-прежнему чистым и ухоженным. Как всегда, на севере Сидонию посетила дикая идея купить заброшенный замок, восстановить его во всей прежней роскоши и превратить в концертный зал. Она представляла себе это будущее великолепие чем-то вроде Мак-Глиндсбурна.

Такси привезло ее к отелю, элегантному зданию георгианской эпохи на одной из множества улочек, разбегающихся от улицы Принца. Сидония поразилась, увидев памятную доску о том, что некогда отель был городским домом Томаса Эрскина, шестого графа Келли, председателя Эдинбургского музыкального общества в 1757 году и вице-губернатора в 1767 году. Вздрагивая при мысли о том, что она каким-то образом повторяет путь великого человека, Сидония отправилась на поиски своей репетиционной залы, снятой для нее музыкальным колледжем, и как следует поупражнялась, прежде чем идти встречать Алексея.

Поезд подошел к вокзалу Ваверли почти минута в минуту, и музыкантша испытала обычную радость от того, что ей предстояло показывать любимый город новому человеку, видя, как загораются его глаза, наслаждаясь тем, что конец июля еще не наступил и толпы туристов, посещающих фестиваль, еще не наводнили улицы.

— Ты только представь себе! — воскликнула она, весело целуя Алексея в щеку. — Мы остановимся в отеле, который некогда был городским домом графа Келли.

— Это исполнение его произведений принесло тебе такую известность? — заинтересованно отозвался Алексей.

— Кто это так говорит?

— Я читал об этом в одной газете, поэтому знаю точно, что это правда.

— Ты слишком хорошо стал разбираться в английском юморе, — заметила Сидония, вновь целуя его. — Это становится опасным.

— Всему виной гастроли, — объяснил Алексей. — Я познакомился со столькими людьми, побывал почти везде и научился шутить по-английски. Но это всего лишь шутки, а не ругательства!

— Верю, верю. Я просто горжусь тобой. Но хватит об этом. Твой успех стал просто неожиданным — об этом я тоже читала в газетах.

Алексей рассмеялся.

— В худшей из статей меня назвали помесью Тома Круза и Паганини, добавив, что я — величайший секс-символ, который когда-либо держал в руках скрипку.

— Где это написано — в «Сан»?

— Нет, в «Дейли миррор».

Сидония присвистнула.

— Да, а «Экспресс» считает тебя парнем, который заставил Найджела Кеннеди повнимательнее смотреться в зеркало.

— Какого Найджела? — невинно переспросил Алексей, и оба расхохотались.

Понимая, что произведения графа Келли будут более чем популярными в его родном городе, Сидония решила посвятить им большую часть своего концерта. Свидетельством мудрости ее выбора уже стали воодушевленные лица студентов, которые постоянно заглядывали в окна и дверь репетиционного зала. Завершив репетицию взрывом своей новой версии двадцать седьмой сонаты Скарлатти, Сидония услышала дружные аплодисменты из коридора.

Те же самые студенты вскочили на ноги, аплодировали и кричали, когда этим вечером Алексей Орлов, более одухотворенный, чем Сидония помнила его, блистательно исполнил скрипичный концерт Мендельсона. Высокие и сладкие страстные звуки, отчетливые и чистые, как колокольный звон, и в то же время нежные, как песня ветра или шум прибоя, захватили всех слушателей.