Борис Левандовский - Обладатель великой нелепости

Наконец, через пять минут после звонка, первым стал приходить в себя Феликс. Еще судорожно всхлипывая, он медленно поднялся на ноги и склонился над остальными.

– Л-л-ладно, хватит… пора идти… н-нам влетит от… хим-м-мички…

– Да… ч-черт!.. а нам от… ха-ха-ха!.. – простонал парень из параллельного класса, ударяя рукой по земле. Феликс хотел помочь ему подняться, но свалился рядом на траву. Однако дышать стало уже чуть-чуть легче, нездоровые спазмы смеха понемногу отступали.

Арнольд, который продолжал валяться на земле, хватаясь руками за свой огромный живот, снова так «бабахнул», что Феликс невольно глянул на туго обтягивающие его задницу штаны, словно ожидал увидеть там образовавшуюся дырку.

Он подполз к Арнольду и заглянул ему в лицо – багровое рыло маленького хохочущего гиппопотама, в глубине которого судорожно дергался розовый язык. Казалось, его губы по краям рта вот-вот начнут рваться, как истонченное полотно.

– Ну… все, хватит!.. Включай тормоза! – Феликс толкнул дергающегося толстяка в бок и хрюкнул, сам не в силах остановиться полностью.

Другие пока даже не пытались подняться.

– Ну хватит! – Феликс мотнул головой в сторону здания школы. – А то за нами пришлют кого-нибудь из учителей.

Он безуспешно подождал полминуты и снова пихнул Арнольда носком кеды в мягкий податливый бок:

– Давай, поросенок!

Тот попытался что-то сказать, но из его глотки вырвались лишь несвязные хлюпающие звуки. Продолжая смеяться, правда, уже без надрыва как другие, Феликс наклонился к самому лицу Арнольда:

– Что?.. – и вдруг понял, что тот уже давно не смеется, а вопит от какой-то ужасной боли.

– Ох… ох!.. не могу… свистоплясы… папа… перед смертью… – гундосил кто-то сзади, катаясь по траве. – Я больше… не м-могу !..

А Феликс всматривался почти сомнамбулическим взглядом в лицо товарища и испытывал странную, еще неизведанную смесь чувств – его тело продолжали сотрясать нелепые смешки, но откуда-то из глубины постепенно наползал липкий страх, как черная огромная тень, заслоняющее солнце. А он все смотрел…

– Ох!.. Не могу!.. – доносилось сзади. Почти как рыдание.

Арнольд умоляюще смотрел на Феликса, но не мог произнести ни слова, потому что… потому что его рот просто не закрывался . Он был неестественно широко раскрыт, одна сторона перекосилась вниз, а в районе виска, там, где дужка нижней челюсти входит в паз рядом с ухом, что-то резко выпирало и быстро набрякало, отчего кожа в том месте выглядела лоснящейся, как на зреющем нарыве. Арнольд несколько раз попробовал заговорить, но из его глаз только катились слезы боли и страха, стекая к вискам. Подбородок мелко трясся, и было видно, как даже невольное это движение причиняет ему сильное страдание.

– Мать твою… – испуганно выдохнул Феликс, затем легонько коснулся нижней челюсти парня в районе подбородка. Тот взвыл (скорее, от испуга), издав широкое «Уоооу!», словно из бочки.

Из-за спины Феликса донесся ответный вой.

– ДА ЗАТКНИТЕСЬ ВЫ! – рявкнул он на остальных. – У нас тут… неприятности. Кажется, у Арнольда выскочила челюсть… от смеха… – и сам едва удержался, чтобы не прыснуть.

Трагикомичное заявление заставило всех сначала заткнуться, но затем рассмешило не меньше, чем история с гариковым анекдотом. Правда, уже не надолго.

Через минуту, все еще хихикая, парни из параллельного класса присоединились к Феликсу, с растерянным интересом разглядывая бешено вращающего глазами Арнольда. Тот продолжал лежать на спине и не решался пошевелиться, его рот был широко разинут, как на приеме у дантиста, но его неестественная кривизна выглядела пугающе.

– Черт! Что будем с ним делать? – нерешительно спросил один из мальчишек.

Смеяться больше никому не хотелось.

– Может, вызвать «скорую»? – предложил второй.

Феликс пожал плечами и снова нагнулся к Арнольду:

– Сильно болит? Подняться сможешь? – он говорил спокойным поставленным тоном – тоном опытного врача, привыкшего к общению с тяжело страдающими пациентами.

Арнольд скорчил такое выражение, будто о том, чтобы пошевелить даже пальцем ноги, не могло быть и речи.

– Да он просто боится, – прокомментировал один из мальчишек. Толстяк моментально перевел на него настороженный взгляд и что-то промычал.

– Эй! Что у вас там? – донеслось до них от угла школьного корпуса.

Все повернули головы (даже Арнольд чуть-чуть искривил шею): в их сторону медленно направлялся Гарик. Уже с обсохшим лицом, но в глазах еще корчилась обида.

– Почему ты не пошел на урок? – спросил Феликс.

Гарик отмахнулся:

– Вас идиотов ждал у главного входа, – его взгляд остановился на лежащем Арнольде. – А что тут у вас…

– У Арнольда челюсть вылетела, – просто ответил Феликс и снова нагнулся к пострадавшему.

– Какая еще челюсть? – буркнул Гарик, но, собираясь сказать что-то еще, быстро захлопнул рот, как только подошел ближе и рассмотрел Арнольда с нелепо разинутым бормотальником.

Некоторое время висела задумчивая пауза, которую иногда нарушали хлюпающие звуки из пересохшего горла Арнольда, когда тот пытался сглотнуть.

– Вот что, – наконец сказал Феликс, оглядываясь на остальных. – Вы двое, – он указал на оболтусов из параллельного класса, – топайте к себе на урок. А ты, Гарик, если хочешь, можешь остаться. Я попробую сам…

И добавил через секунду:

– Никому ни слова. А то получите.

Все это он произнес так, словно привык быть среди них командиром, хотя никому из ребят еще никогда не доводилось слышать от него чего-нибудь в таком тоне.

Но они приняли этот тон, подчинившись без возражений и протестов.

Через минуту на заднем дворе школы остались лишь трое мальчишек: Феликс, Гарик и несчастный Арнольд.

– Послушай, – спокойно (во всяком случае, стараясь выглядеть спокойно) сказал Феликс, глядя в воспаленные кроличьи глаза Арнольда. – Сейчас я кое-что собираюсь сделать. Возможно, тебе будет немного больно, но я думаю… если ты не станешь мне мешать, только одну секунду… или две. Понял?

Мысленно Феликс при этом сжимал губы Гарика, чтобы тот не начал задавать вслух ему какие-нибудь дурацкие вопросы. Но Гарик молчал.

Пока все шло хорошо.

Однако главное было еще впереди.

– Понял?

Арнольд слабо дернул головой. На его лбу выступили крупные капли – то ли от боли, то ли из-за переживаний о том, что задумал Феликс, а, скорее, и от того, и от другого вместе. Парень, понятное дело, чертовски боялся.

– Ладно? – потом Феликс глянул на Гарика: – Придержи его голову. Только крепко. А то у меня может не получиться, и я только зря сделаю ему больно.

Он сказал это внятно, однако надеялся, что толстяк не слишком-то станет обращать внимание на слова, обращенные не к нему лично, потому что всецело занят своей челюстью.