Артем Краснов - Когеренция

В НИИ – тоже мне, счастье! Теперь-то ей это даром не нужно. Боже мой, как же нас всех жестоко обманули эти махинаторы от науки! Построили империю на умах, величайшую секту из сект! Мистификаторы! Сколько галиматьи вбивают людям в головы эти лживые змеи в белых одеждах, инквизиторы нового времени.

Папка Янин, неглупый человек, а до самой смерти коленопреклонствовал перед академиками, Эйнштейна с Бором восхвалял. Так и не смирился, что Яна своим путём пошла, не простил её. Истина дорого обходится.

И какой у Яны был выбор? Ей с детства внушали, что Бога нет, а есть наука, и Яна верила в учение и карабкалась, карабкалась, грызла гранит. Школу с золотой медалью окончила, в университете звёздочкой была, потом в аспирантуре… А ведь уже тогда сомнения терзали. Знания исторические – это не откровения божественные, не твердь. Всё зиждется на авторитете учителя: как он сказал – так и есть. Вся наука строится на мнениях, а мнениям какая цена? Нужно тебе открытие: пишешь монографию, и вот тебе открытие. Пока не изобрели машины времени, все эти гипотезы не проверяемы, а по большей части ложны. История ещё со времён Геродота не наука, а так, инструмент политики.

Яна и сама когда-то верила в исторический канон и ученикам его проповедовала, только теперь уже поздно каяться: все так делали. Когда университет перешёл на электронное преподавание и Яну сократили, долго мучила обида. Ей твердили, что человек образованный без дела не останется, а Яна потом три года тыкалась по учреждениям – даже репетитором не брали. Кому нужен репетитор, если смартглассы подберут бота на любой вкус? Хочешь – диаграммы нарисует, а хочешь – историю через анекдоты расскажет. Предлагали ей работу с девиантными подростками, но тут гордость заела.

Это потом уже Яна поняла, почему Бог избрал для неё такой путь. Истина всегда открывается через страдания. Потому она и стала ненужной, что мистификаторам от науки требуется покорность. Известно теперь, что любое истинное знание должно открываться человеку непосредственно, то есть через органы чувств. Но древнегреческие язычники нарушили этот принцип и постулировали возможность знания скрытого, не проверяемого, невидимого. И тогда началась эпоха лже-науки и политиканства, а на их фундамент легли все измышления об атомах, полях и тонких структурах мира. Властители создали индустрию мифов, усложнённую и запутанную, чтобы отвлечь людей от первородной простоты и от Бога.

Над Яной смеются, но ничего – Христа тоже поносили. Только ровня ли она Христу?

Ох, Янка – социопатка ты. Ну и пусть! Откуда любовь взять, если чувств почти не осталось? Вот умрёт кто-то, а я даже переживать не буду. Ну, или буду, но недолго, не взахлёб. В прошлом году дядя Ваня умер, я и плакала только для вида. В гробу лежал кто-то совсем чужой, с длинным восковым лицом, гладкий, как угорь. Старались, приводили его в порядок, наряжали, да так наваксили, что дядя Ваня и улетучился. Вся его суть и была в этих весёлых морщинках. Уж лучше бы оставили как есть и в сапоги рыбацкие обули.

Ничего тебя не волнует, одни только глупости. Пашка вот за мои рассуждения шаморкой назвал – год прошёл, а до сих пор помню. Нашла о чём переживать! Обычная шутка. Пашка ведь и обидеть не хотел, вырвалось у него. Он добрый вообще, тюфяк и в науках мало что понимает, но туда же: мнение своё заимел, братьев наслушавшись. Тем обиднее!

Шаморка! Ещё и при этой дуре-Искре сказал! А та потом припомнила: очень ей слово понравилось. И что Яна могла им ответить? Всё звучало как оправдания или капитуляция. Яна тогда здорово напилась. До сих пор стыдно.

Флёров решительно прошагал через комнату, уселся напротив Яны и посмотрел с хитрецой. Какие у него волосы хорошие: жёсткие, ровные, отформованные точно по контуру прямоугольного лица – не человек, а кирпичик успеха. В руках Флёров тасовал колоду белых карточек, и вид у него был заговорщицкий:

– Как вам, нравится у нас? – спросил он, кивая в сторону книг.

– Душно, – заявила Яна. – А что здесь? Склад?

– Здесь, Яночка, когда-то был музей. Теперь он стал полностью виртуальным, и мы иногда арендуем помещение для наших экспериментов. Нам, в сущности, без разницы, где проводить, но здесь приятнее. Ну что, приступим?

Яна кивнула и снова подумала про свои мокасины: интересно, заметил их Флёров? Заметил, похоже. Вон как ухмыляется. И тон у него такой, будто с малолеткой разговаривает. Не надо было сидеть в позе краба, дура! Сразу бы ноги под стол спрятала, никто бы не заметил.

– Яночка, задания предельно простые. Я показываю карточку с вопросом, вы отвечаете. Хорошо?

Яна снова кивнула и вдруг спохватилась:

– А как отвечать? Вас канон интересует или истина?

– Как сочтёте нужным. Это не школьный экзамен. Здесь все ответы правильные.

Странно он эти слова сказал, с улыбочкой. Даже карты тасовать перестал.

– Ну, тяните, – Флёров развернул перед Яной веер, и она уцепилась за карточку в середине. На обратной стороне была написано: «2+2=…»

«Три», – выстрелило в голове Яны, но прежде, чем она успела произнести, Ким вцепился в неё мёртвой хваткой:

«Взгляни на него. Можно ли такому всё выдавать? Что у него за причёска: такую лишь профессура носит. Подсадной он».

Лицо Яны обнесло жаром. Она метнула на Флёрова быстрый взгляд, и хотя вид у того оставался спокойным и чуть ироничным, в глазах читалась странная дотошность. Смотрит, будто допрос ведёт. Что же он на самом деле знает?

И вопрос какой неприятный, странный… Вопрос связан с той ложью, что они положили в фундамент своей науки. Яна и сама до тридцати с лишним лет верила, что два плюс два – четыре, но потом…

Она помнит сводчатые потолки, и толпу под ними, и голос, что обрушивается на них с верхотуры:

– Сколько будет восемь минус шесть? – бьёт он наотмашь.

Толпа немеет. Молчание нарушают сначала робкие, потом всё более отчётливые возгласы: «Два». Они звучат как одиночные выстрелы, неровно, вразнобой.

– Два? – голос превращается в рык. – Так вас учили? Так вас заставили верить?!

Перст указывает на ближний ряд:

– Рассчитайтесь!

Люди покорно бубнят: «Первый, второй, третий…» Кто-то по-армейски сворачивает голову налево. «Шестой, седьмой, восьмой…»

– Достаточно! Шестой, седьмой, восьмой: выйдите из строя, повернитесь! – приказывает голос. – Вы говорили мне – два. Но вот я показываю вам – их трое. Или вы будете утверждать, что здесь лишь две души?

Толпа онемело смотрит на вышедших и взрывается гулом:

– Трое!

– Их трое, потому что этот счёт идёт от Бога! Он идёт от самого сердца! Таков истинный счёт. А вас учили язычники и фарисеи, чтобы скрыть истинную дату рождения Бога нашего! Сколько будет шесть плюс три?