Артем Краснов - Когеренция

Предшествовавший закату день был ясным, сухим и беспощадно холодным. Ким не любил прозрачный мороз, который выглядел как лето, а ощущался как зима. Он обесценивал само понятие солнечных дней, заставляя Кима сомневаться, существует ли в мире теплота.

Но Ким всё же выгнал себя на улицу. Первый с апреля закат – зрелище торжественное и тоскливое. Свет не исчезнет враз: сначала он просто притухнет, на следующий день сильнее, потом ещё… Холод начнёт выедать из воздуха запахи тины и земли, а затяжные дожди увлажнят его своей взвесью.

Август – терпимое время. А вот в сентябре день убывает уже стремительно, солнце всё ленивее выползает из-за кромки далёких скал, чтобы сразу же, без взлёта, окунуть себя в морскую дымку и намочить горизонт тусклым светом. Оно теряет силы, как брошенный мяч, отстукивая приближение полярной ночи.

Позади уже половина срока. Впереди – столетняя годовщина начала Второй мировой войны, а за ней – сумерки года и ещё три полярных ночи, то есть почти год беспробудной тьмы. Ночь на «Талеме» – это отдельная жизнь, которая давит из людей столько жизненного сока, что просыпаешься от неё другим человеком. Виноградов за последние полгода уезжал с «Талема» дважды, Фольшойер – раз пять, а Ким вынужден снова и снова наблюдать мучительное умирание полярного дня.

Через неделю погода испортилась окончательно. С моря дул сильный ветер, бросая в стены пригоршни капель, но Ким старался не нарушать график прогулок, готовя себя к наступлению сезона вечной мокроты.

По вечерам они с Одри разводили камин. Одри тоже делала замёрзший вид, садилась ближе к огню и ловила на свою загорелую кожу отсветы пламени. Ким читал вслух. Одри слушала с вниманием, иногда отыгрывая понравившуюся сцену, становясь то императрицей, то пятнадцатилетним капитаном.

У Кима не было доступа к современной литературе: библиотека «Талема» включала, кажется, все возможные книги, выпущенные до начала XXI века. Остров словно вымарывал из Кима воспоминания о его времени, которое он воспринимал лишь через призму когеренций.

Испытания в открытом мире начались месяц назад, в конце июля, но мало отличались от лабораторной работы. Киму поручали считывать мысли флюента, убеждать его в какой-нибудь нелепице или провоцировать нехарактерное поведение. Ким заставил владельца ресторана приготовить жутко солёный суп-пюре, внушив, что очередной посетитель похож на любовника жены ресторатора, хотя никакого любовника у неё не было или, по крайней мере, Ким об этом ничего не знал.

Он вынудил школьного учителя заявить классу, будто гравитация есть проявление божественной сущности мира. Поначалу идея вызывала у флюента сильнейшее отторжение, но затем укоренилась настолько, что для возврата нормального мировоззрения учителю потребовалась психотерапия.

После нескольких подобных инцидентов Ким стал замечать, что люди Фольшойера выбирают новых флюентов по принципу «этих не жалко». У него была когеренция с уголовником, отбывающим срок за создание «чучел»: виртуальных копий людей, которые вытесняют прототипов из сетевого пространства, овладевая их правами и имуществом. Во время когеренции уголовник сдал трёх подельников, за что Ким удостоился одобрения Фольшойера. Главной проблемой была спонтанная эрекция сидельца, который возбуждался от любого трения о штанины.

Скоро дождь сменился снегом, и как-то утром, выглянув в окно, вместо бурой желтизны Ким увидел лишь белый горб, словно холм накрыли сахарным колпаком. Роботы-уборщики, похожие на крабов, ползали по дорожкам, вытаскивая друг друга из снежных засад.

На утро 14 сентября назначили совещание расширенным составом: ожидалось, что будет директор «Талема» Юстиан и высшее начальство, а также руководитель технической службы, на визоре которого было написано «Конь в пальто» и которого все звали просто Конём.

Когда Ким явился, продувая на ходу визор от мокрого снега, в зале совещаний сидели Виноградов, Ирина Ивановна и Фольшойер. Юстиана не было и, похоже, не предвиделось. Киму показалось, что Виноградов нервничает: он то снимал свою бионическую руку, заставляя её сжиматься в кулак, то надевал снова, свирепо двигая пальцами.

Скоро в кресле рядом с ним возник Кролик: куратор проекта, ни внешность, ни место нахождения которого Ким не знал. Трудно сказать, как он сам представлял своё появление, но для сотрудников «Талема» он выглядел человеком в костюме с очень натуралистичной, разве что чрезмерно большой, головой кролика. Ким всегда любовался качеством текстур и рефлексами на мохнатой мордочке и подозревал, что своеобразие этой маски – одна из проказ Коня. Сам Кролик, вероятно, видел себя в образ льва или, допустим, астронавта, и говорил с напором, не характерным для кроликов.

Его боялись. Даже Фольшойер, обычно настойчивый и резкий, сбавлял тон при появлении Кролика. Тот окидывал присутствующих чёрным, похожим на маслину глазом и со зловещим добродушием задавал вопросы, которые ставили Фольшойера в тупик.

– А вы, господин Фольшойер, когда выбираете флюентов, думаете о возможных психических последствиях для них? – интересовался Кролик.

Тот поспешно отвечал:

– Конечно. Обязательно думаем. Мы проводим всестороннюю оценку психики. Все они проходят курс реабилитации. Но мы должны обеспечить широту выборки…

– Я это знаю, – обрывал Кролик. – Советую в ближайшее время не думать об этом слишком много. Это не ваша прямая забота. У нас достаточно психологов, которые помогут флюентам жить лучше, чем до участия в программе.

– Я понял, – визор Фольшойера кивал.

– Хорошо, – лаковый глаз осматривал присутствующих, задержавшись на Киме чуть дольше. – Хорошо. Можем начинать?

– Не совсем… – ёрзал Виноградов. – Мы ждём ещё начальника технического отдела. Где, чёрт возьми, эта Лошадь в кимоно?

Конь явился минуты через три, и всё это время Кролик мучил собравшихся улыбчивым молчанием. Юстиан так и не появился.

– Хорошо, – повторил Кролик. – Я хочу, чтобы мы все уяснили: от нас ждут результатов. И ждут скоро. Вам понятно, что такое результаты?

Все кивнули.

– Я предлагаю изменить терминологию: с этого дня мы заканчиваем эксперименты и начинаем тренировки. И устанавливаем срок – начало октября. После этого мы должны быть готовы действовать. Пора приносить пользу. Возражения есть?

Заговорил Виноградов:

– Когеренция пока слишком непредсказуема для практического применения. Мы наблюдаем множество эффектов, которые делают каждый эксперимент по своему уникальным. Мы далеки от того, чтобы формализовать процесс и гарантировать стабильный результат. Я считаю сроки чрезмерно оптимистичными.

– А что предлагаете вы?