Дмитрий Воротилин - Ложный вакуум

Андрей насторожился от ее тона. Она, возможно сама того не подозревая, хотела его уколоть. Андрей понимал, что тому причиной. Теперь понимал. Весь ее мир остался там, здесь только он, хотя и то можно поставить под сомнение. Программа Исхода требовала постепенного и лимитированного перехода. Допускались лишь определенные лица. Как оператор СУС Андрей занимал первые строчки в списках. Однако, программа не содержала даже изначально оптимизма. Исход уже тогда рассматривался в качестве поездки в один конец. В рекомендациях стояло завести семью перед Исходом, и он сделал предложение не имевшей билет на корабль Ане. Сразу. До этого же не горел желанием продолжать с ней отношения, а потом считал себя ее спасителем, представляя первое посещение роддома. Сейчас же он чувствует, что взял с собой просто попутчика.

– Как думаешь, что бы было, если мы остались? – спросила Аня. Ее голос стал тверже.

Остались? Андрей даже подумать об этом не смел.

– Мы бы погибли в войне с окраинами, или Темнота нас настигла бы, – ответил он. После недолгого молчания добавил: – Мы просто живем.

– Я знаю про твои посещения психолога, – выпалила Аня.

Андрей несколько затормозил с обдумыванием ее слов. Это ведь не секрет. Что с того?

– Все посещают психолога, – сказала Аня, посмотрев на реакцию Андрея.

Это обязательная процедура для новоприбывших, и она постоянно дополняется и изменяется. Наших прибывает все больше, и каждый будет так жить. Всем на ум приходит одно и то же. Мы оторваны от родного мира навсегда.

Андрей понял. Исход предполагал возможность возвращения, но такая вероятность приближалась к нулю. Они забрались так далеко во времени не только из соображений минимального влияния на будущее, но и из возможности построить максимально долговременную программу… нет, не научных поисков, а жизни в этом времени, до их родного времени, до которого они даже не доживут. Только их далекие потомки. Все дороги ведут только в одну точку.

– Ты думаешь, что надо было остаться? – выпалил Андрей, сорвав тяжесть со своей души.

Аня молча уставилась на него. Ухмыльнулась.

– Здесь даже мечтать невозможно.

Андрей остолбенел от таких слов. О чем это она? Хм, знает ли, догадывается ли, по какой причине он сделал ей предложение? Может она знает это с самого начала? Зачем согласилась? Знала ли, что ее здесь ждет? Нет, не знала.

Молодец, Андрюха, правильно выбираешь.

Толпа демонстрантов, выкрикивающих агрессивные лозунги в адрес правительства, заполонила центральную площадь, мешая автомобильному движению. Разодетые в джинсы, футболки, рубашки демонстранты плевались, размахивали дубинками в адрес автомобилистов, разъяренно орущих на тех в тщетных попытках заставить их своими бурными речами уступить дорогу. Казалось, этот поток смоет все, что находится на его пути, поэтому в стороне от них стояли двое мужчин, одетых в черные брюки, серую рубашку с закатанными рукавами, промокшую от пота, затеняющую большую часть лица кепи. За спиной же у них было по черному рюкзаку. Это были Андрей Хомский и стажер-историк Анатоль Фицрой. Андрей, не сводя глаз с беснующейся толпы, держал руку на своих наручных часах. Лицо его мало чего выражало, кроме разве что неприязни к наблюдаемой картине, но в уме он ожидал неприятностей, и если они произойдут, то он в любой момент включит ультразвук с помощью часов, чтобы отпугнуть любителей лезть на рожон.

Анатоль же явно нервничал, крутя глазами по всем возможным сторонам. Его шея, казалось, не двигалась, лишь изредка дергалась в направлении стремительного взора. Невысокий, худощавый, с длинными руками, вытянутым лицом и острым подбородком, он скорее походил на хищную птицу, высматривающую себе добычу среди снующих мышек. Но этот сокол только догадывается о затаившемся в потоке хищнике покрупнее, так и ждущем, когда отведут глаза. Анатоль пытался обозреть весь поток, с непривычки мельтеша глазами по его волнам.

Казалось, воздух наполнен ржавым песком, он давит сродни раскаленным углям на грудную клетку, это океан из плавящего кожу груза, светом своим скорее заставляя ощущать падение в глубокий гравитационный колодец, нежели тепло и уют. Пропотевшие подмышки, спина, этот липкий кисловатый запах бил по голове. Золотая кислая картина только больше давила на нервы.

Мимо Андрея с Анатолем стремительно прошли два высокорослых чернокожих местных, успевших бросить неприятельские взгляды на туристов.

– Мы явно выделяемся среди них, – сказал, ткнув при этом в свою фуражку, как будто доказывая тем ее существование, Анатоль, как только те отошли достаточно далеко.

– Не имеет значения, – спокойно ответил Андрей, плавно поворачивая своей головой в стороны. – Не имеет ни малейшего значения то, во что мы одеты, как говорим, двигаемся. Местные все равно всегда очень быстро будут распознавать в нас чужаков. Мы только можем снизить эту возможность.

– И все же эта малюсенькая возможность может стать большой проблемой для будущего, – не унимался стажер.

– Если боишься за смутное будущее, примени светофор.

Андрею ни капельки не хотелось разъяснять молодому неопытному историку его обязанности, ограничения и методы его деятельности. Тем более он не особо в них разбирается. Видел многократно Аду в действе, но мало что мог разобрать среди топких формул, допущений и исключений, основанных на других параллельных вычислениях. Ему не составляло труда использовать формулы для ручного вычисления координат, разобрать и снова собрать без обнаружения лишних запчастей и прочих неудобных казусов СУС, что само по себе требовалось от каждого оператора. Только оператору, прошедшему специальное обучение, которое опробовали именно на его группе пионеров, позволялось управлять СУС. Задача историка состоит не только в сборе необходимых данных, но и в недопущении критических искажений. Страшно представить, но теоретически их наблюдения могут влиять на исторический процесс, что загрязняет исследования. Для этого и была создана шкала светофора, условно разделяемая на зеленую, желтую и красную зоны. Соответственно искажения, попадающие в зеленую зону, за искажения-то и не считаются, попадающие в желтую требовали внимания, а вот те, что попадали в красную, относились к критическим, недопустимым, обозначающих чрезмерное вмешательство в ход истории. Это деление условно, и шкалу дорабатывают в Институте, добавляя новые цвета. Это повышает чувствительность шкалы как инструмента в руках историка. Но даже сейчас этот дорабатываемый скальпель считается достаточным для исследований. Просто указываешь на то, что можно, что следует обдумать, а чем и в фантазии баловаться не рекомендуется.