Ричард Матесон - Невероятный уменьшающийся человек

Вздыхая, Скотт вернулся к нитке и поднял ее: «Ну и тяжесть! Надо было ее оставить. Ничего бы с ней не случилось». Он постоял в нерешительности, и тут на ум ему пришла светлая мысль: «А ведь крюком можно подтянуть ломоть хлеба к краю скалы!» Согласно кивнув, Скотт поднял тяжелое лассо на плечо. Он был рад этой идее. Теперь у него была веская причина тащить нитку. Какой бы тяжелой она ни казалась, бросать ее он уже не хотел.

И каждый раз, подходя к щепке, валуну, куску картона, кирпичу, куче песка, Скотт вынужден был выполнять одну и ту же щекочущую нервы процедуру: скидывать лассо, подкрадываться, выставив вперед копье, и в очередной раз убеждаться, что паука нет. И неизменно после этого облегчение — пусть временное — делало его словно ватным: тело становилось вялым, копье утыкалось в песок. Он возвращался к нитке, крюку и затем шел к следующему препятствию. Временным облегчение было потому, что каждая удача была на самом деле только отсрочкой.

Когда Скотт наконец добрался до хлеба, есть ему уже не хотелось.

Он стоял перед возвышавшимся перед ним белым кубом, как ребенок перед многоэтажным домом. Ему раньше не приходило в голову придумать, как подтащить ломоть к краю.

«Ерунда, — мелькнула утешительная мысль. — Мне совсем не нужно так много на один день».

Скотт осторожно огляделся, но никого не увидел. «А может, паук все-таки сдох?» Он боялся в это поверить, хотя, впрочем, будь гадина жива, она бы уже выдала себя. Раньше тварь всегда чувствовала его присутствие. Она, наверное, помнила его и, возможно, ненавидела. А уж он-то точно ее ненавидел.

Скотт воткнул копье в песок, отломил твердый кусок хлеба, вгрызся в него и начал жевать. Вкусно. Через несколько мгновений аппетит вернулся, а спустя еще минуты Скотт, казалось, готов был съесть все разом. Хотя осторожность не покинула его, Скотт поймал себя на том, что одну за другой отламывает и жадно грызет белые хрустящие крошки. Раньше он не сознавал, как ему не хватало хлеба. Печенье — это совсем не то.

Наевшись, как не наедался уже давно, он запил хлеб водой и, подержав в нерешительности губку, отбросил ее. Она свое сделала! Скотт поднял копье и отколол им кусок в два раза больше себя самого. «Слишком много», — вмешался рассудок. Скотт не обратил на это внимания.

Он воткнул крюк в кусок хлеба и медленно потащил ломоть к обрыву, оставляя в песке глубокую борозду. У края скалы вытащил крюк и, подталкивая сзади свою добычу, сбросил ее вниз.

Ломоть полетел в бездну, и вокруг него закружились снежинками мелкие крошки. Ударившись о пол, он раскололся на три части. Ну вот. Он совершил трудное восхождение, добыл хлеб. Делобыло сделано.

Скотт стоял, оглядывая пустыню.

Но если все так хорошо, почему он все еще напряжен? Почему не исчезает неприятное ощущение под ложечкой? Он в безопасности. Паука нигде нет: ни за щепками, ни за камнями, ни за кусками картона, ни за склянками-жестянками. Он в безопасности.

Почему же тогда не спуститься вниз?

Скотт стоял неподвижно и оглядывал сумрачное бескрайнее пространство, а его сердце билось все быстрее, как будто собиралось вымучить для него правду, посылая удары по позвоночнику вверх — к мозгу, как бы пытаясь достучаться в его двери, пробить стены и сказать: «Ты сделал только полдела — добыл хлеб. Теперь надо убить паука».

Копье выскользнуло из рук и зазвенело по цементу. А Скотт стоял, дрожа от возбуждения: он знал, чем вызвано его напряжение, знал точно, что должно было произойти... Что следовало сделать.

Скованным движением Скотт поднял копье и пошел в пески. Через несколько ярдов ноги его подломились и он тяжело сел, подогнув их под себя. Копье скатилось по коленям, а Скотт сидел все в той же позе, держа его руками и неверящим взглядом глядя на безмолвные пески.

Он ждал.

«Жизнь в кукольном домике» — так называлась одна из глав его книги. Последняя глава. Завершая ее, Скотт понял, что не сможет больше писать: самый маленький карандашик становился в его крошечных ручках бейсбольной битой. Он решил воспользоваться магнитофоном, но к тому моменту, когда получил его, голос его так ослаб, что и такая запись сделалась уже невозможной.

Но это было позже. А когда Лу однажды вошла в комнату, держа в руках громадный игрушечный дом, в Скотте было еще десять дюймов росту. Он отдыхал на подушечке — под кушеткой, чтобы Бет случайно не наступила на него. Скотт увидел, как Лу поставила домик на пол, и выбрался из-под кушетки. Лу опустилась на колени и наклонилась, приставив ухо к его рту.

— Зачем ты принесла это? — спросил он.

Лу ответила очень тихо, чтобы звук ее голоса не повредил барабанные перепонки мужа:

— Я думала, он тебе понравится.

Скотт собирался сказать, что ему этот домик совсем не нравится, но, взглянув на профиль Лу, пробормотал:

— Очень милый.

Это был игрушечный домик высшего класса. Теперь, когда его книга издавалась и переиздавалась, они могли позволить себе эту роскошь.

Он подошел к игрушке и поднялся на крыльцо. Странное чувство охватило его, когда его руки легли на сделанные под железо перильца, — странное чувство, как тогда, в ту ночь, на ступеньках фургона Клариссы.

Толкнув дверь, Скотт вошел в дом и закрыл ее за собой. Первой комнатой была просторная гостиная с легкими занавесками на окнах. Игрушечный камин, паркетный пол, окна, широкие подоконники, подсвечники — приятная комната, за исключением одной вещи: одной стены не было. И через эту отсутствующую стену он увидел наблюдавшую за ним с мягкой улыбкой Лу.

— Нравится тебе?

Скотт прошел через комнату и, остановившись там, где следовало бы быть стене, спросил:

— А мебель?

— Она в... — начала было Лу, но, заметив, что он вздрогнул от грома ее голоса, добавила очень тихо: — Она в машине.

— Понятно.

Скотт вернулся в комнату.

— Я сейчас принесу. А ты осмотри дом.

Лу пошла, ее тяжелые шаги сотрясали пол настоящей гостиной. Потом хлопнула настоящая входная дверь.

Скотт пошел осматривать свой игрушечный домик.

К полудню вся мебель была расставлена, и Скотт попросил Лу придвинуть его дом к стене за кушеткой, чтобы в нем стало как бы четыре стены и можно было чувствовать себя в безопасности. Бет строго-настрого было запрещено подходить к домику, но кошка вполне могла бы в него забраться.

Скотт также попросил Лу протянуть в домик провод, чтобы подключить маленькую лампочку с елочной гирлянды. При всем своем энтузиазме Лу забыла про необходимое ему освещение. А Скотту очень хотелось, чтобы в его домике был еще и водопровод, но это было, конечно, невозможно.

Скотт переехал в игрушечный домик, где явно не хватало комфорта, ведь куклы в нем не нуждаются. Креслица, даже в гостиной, были с прямыми спинками и очень неудобные: не хватало мягких сидений. На кровати не было ни сетки, ни матраса Лу сшила из лоскута материи матрасик, набив его ватой, чтобы Скотту не пришлось спать на жестком дереве.