Андрей Лисьев - Сломанное небо Салактионы

Волшебные рассветы Салактионы – вот что имел в виду путеводитель! Значит, сейчас я увижу все девять цветов салактионской радуги?

На минуту скалы стали кроваво-красными, чтобы тут же порозоветь, размягчиться и стать одного оттенка с туманом над озером. Это было мгновение, когда и небо, и скалы, и туман были одного цвета – розового.

Кутельский сморгнул увиденное им чудо. Скалы побелели, туман растворился, небо стало голубым.

Чарли заиграл и… Вот оно!

Скалы Салактионы стали прозрачными. Кристально прозрачными. В течение дня они мутнели, мозолили глаз обыденностью, напоминали старое стекло. Но вот сейчас на рассвете они казались древними скульптурами. Чудеса, да и только!

Кутельский прослушал запись.

«О, черт! Я написал хорошую вещь! Короткую, как и намекала Моника. Им бы пора вставать!»

Чарли по карнизу, опоясывающему домик геостанции, добрался до окна спальни девушки, прижался спиной к стене и включил звук на саксофоне.

Прекрасной мелодией он приветствовал рассвет на Салактионе и свою возлюбленную.

За окном не раздалось ни звука. Никакой реакции. Раздосадованный Кутельский снова обошел домик, заглянул в дверь.

Посреди лаборатории на узкой кушетке, обнявшись, безмятежно спали Абуладзе и Моника…

Измена! Самая банальная и от этого очень болезненная. Чарли Кутельский бежал через рощу «кипарисов», чувствуя, как в сердце вонзаются одна за другой тупые иглы ревности.

«Что же ты натворила, Моника? Чего тебе не хватало?!»

– Это не то! Не то, что ты подумал! Постой! Ну, остановись, пожалуйста! – Моника догнала Чарли.

Деревья росли хаотично, но редко. Ни травы, ни кустов между шипастых серых стволов, лишь не успевший высохнуть грунт хлюпал под ногами. Колибри-листья испуганно затрепетали. Чарли остановился, повернулся к девушке и положил перед ней саксофон, как складывают оружие при сдаче.

– Просто я замерзла! А у тебя было заперто! – несмотря на бег, она ничуть не запыхалась.

– Просто?! – первым желанием пилота было прыгнуть на саксофон и растоптать его.

– У нас ничего не было!

Майка с широким вырезом сползла с плеча девушки, запоздалый блик рассвета отразился на кофейной коже розовым.

– Врешь!

Среди деревьев с видом сытого кота возник Лев Саныч Абуладзе. Профессор был в одних шортах и двигался неспешно.

– Почти ничего! Кажется…

Моника с вызовом дернула обнаженным плечом в сторону Льва Саныча.

– Почти?! – Кутельский перепрыгнул через саксофон и шагнул к профессору. – Кажется?!

Абуладзе прикрыл ладошками волосатые соски, словно смущенная девушка, застигнутая без лифчика:

– Ты чего?

Кутельский ускорился и чуть не задохнулся от ярости:

– Ты!.. Она… Моя! Мы с ней! А ты!

– Ну-ну, полегче! – Лев Саныч, наконец, распознал угрозу и отступил на шаг.

– Я ей симфонию посвятил! – Кутельский почти настиг Абуладзе, но тот с неожиданной для его комплекции прытью прыгнул за дерево.

– Мы слышали… Симпатичная… Так это была симфония?

– Мы?!

– Эй!

– Ты – старый козел! Тебе все равно с кем! Я же вижу! – пилот гонялся за профессором вокруг дерева. – Любую юбку готов задрать! Слюнями своими забрызгать!

Лев Саныч следил за дыханием и позволял разгневанному оппоненту выговориться:

– А Мо твоя мелодия понравилась!

– Мо?! К черту вас! – Чарли прибавил скорости и споткнулся о прозрачное существо, испуганно скрывшееся в корнях.

– Прекратите! – строго велела подошедшая Моника.

– Я думал… Я надеялся… Мы… – Кутельский всхлипнул и перемазанный поднялся с земли. – Такое чувство испоганили! Сатир!

Он снова бросился за Абуладзе, вместе они сделали еще два круга.

– Немедленно прекратите!

На девушку никто не обращал внимания. Кутельский остановился, подпрыгнул, и, повиснув на нижней ветке, принялся с рычанием отламывать ее. Шипы, плесенью покрывавшие ветку, оказались жесткими, измазанными в птичьем помете.

– Сатир? – Лев Саныч обиделся, – Тогда ты – салага! Жалкий сопляк! Ахи-вздохи-обнимашки! Что ты знаешь о женщинах? Думаешь, ей песенки твои нужны?

На Чарли обрушилась стая колибри, вставших на защиту своего дерева.

– Кобель! Формулы?! – рычал пилот, отмахиваясь от птиц обеими руками, ветку ему отломать не удалось. – Уравнения?!

– Ну, перестаньте! Пожалуйста!

Моника заплакала. Мужчин это не тронуло.

Пилот настиг профессора и ткнул его кулаком в шею. Абуладзе обернулся и неожиданно шагнул навстречу Чарли, схватил субтильного пилота в охапку, сильно прижал к себе, не позволяя двигать руками.

– Старый козел говоришь? – прямо в ухо Кутельскому зашипел профессор. – Да меня на вас обоих хватит!

Чарли попытался укусить противника, не удалось, тогда он плюнул в лицо Льву Санычу. Тот попытался утереться плечом, ослабил хватку, но Кутельский вырываться не стал, а дернулся всем телом. Абуладзе на ногах не устоял. Противники упали и покатились по земле.

– Она – ангел, моя муза! – слезливо сипел Чарли.

Он был сильнее, но Абуладзе тяжелее и быстро оказался сверху.

– И чего? Ну, ты трахнешь ее, а что потом? Ангелы не какают, музу не трахают…

Кутельский в ответ дернулся, но освободиться из захвата не смог. Лев Саныч прошептал ему в ухо:

– Как сказал классик, девки существуют для того, чтобы их…Тискать…

Чарли забился под ним, а Абуладзе беспощадно продолжил:

– И… Им это нравится… Ничего я такого не делал, чтоб она не…

Кутельский сумел высвободить правую руку и коротко ударил профессора в ухо. Вырвался, оказался сверху и заработал кулаками. Абуладзе пинком в пах перебросил соперника через голову.

Схватка утомила обоих, и противники поднялись не сразу, а с коленок, упираясь в землю руками. Чарли утер разбитый нос тыльной стороной ладони, размазал грязь по лицу и принял боевую стойку.

– Чарли, допустим, вы меня сейчас победите. И что? – Лев Саныч распахнул объятия, демонстрируя грязный живот. – Я просто упаду на вас своими ста килограммами, и как вы из-под меня выберетесь?

Кутельский, молча, с кошачьей грацией, сделал шажок вперед.

– А мне падать нельзя, – как-то совсем уж по-стариковски заключил Абуладзе и прижал правую ладонь чуть ниже груди.

Чарли выпрямился, его боевой пыл куда-то испарился.

– Сердце – слева! – заметил он.

– Это – не сердце. Ребро! – Лев Саныч завел руки за спину. – Вот, можете потрогать.

– У вас сломано ребро? – не поверил пилот.

– Не сломано, оно просто отвалилось. От грудины. Трогайте не бойтесь, это не больно – здесь нет нервных окончаний.

Пилот осторожно нащупал на животе профессора твердый отросток: