Ибратжон Алиев - Конструктор миров: Смысл творения. Том 5

Он вошёл в свою квартиру. Она встретила своего хозяина с тихим скрипом двери и глухой тишиной, прерываемой свистом ветра. Он никогда не закрывал окно на маленьком балконе, потому что никому не нужно забираться на пятый этаж через окно, даже птицы не залетают. Но профессор привык к одиночеству, к летающей пыли вокруг, к холоду глухих стен, ведь все обычно вешают на них картины и фотографии, а Вадим Александрович сохранял чистую поверхность обоев, от всех излишеств. В коридоре у него лежал красный ковёр, рядом стояла полка с обувью, на второй лежали щётки, губки и лак, на верхней коробка с пакетами.

Своё пальто он снял и повесил на высокую вешалку среди зимнего пальто и формального костюма. У двери в ванную стоял высокий шкаф со старой одеждой, которую профессор не может выкинуть, на ручке дверцы висел мусорный пакет. В ванне горела лампа с холодным светом, белоснежная раковина, плитка, стиральная машина и множество полотенец на полке. На ванне стояла деревянная перегородка, на которой расположились лейки, ведро из-под краски, внутри него находились шампуни, гели, на полке в углу висели мочалки. В огромное зеркало, под которым были полки с мылом, зубной пастой и железными чашами, смотрело усталое лицо профессора. На зеркале за ленточку висела доска со стаканом для зубной щётки, бритвы, рядом стоял ополаскиватель и простая пена для бритья.

Помыв руки, профессор направился на кухню. Недавно он решил устроить небольшой ремонт, чтобы квартира не казалась слишком неухоженной, поэтому вместо старой плитки теперь была положена новая и белая, а стены были покрашены в нежно лимоновый оттенок. Здесь была раковина с немытой посудой, над которой висели шкафы, внутри была посуда, аптечка, разные таблетки и специи, также коробка с солью и сахаром, сухим изюмом. На кухонном столе была расстелена клеёнка с рисунком яблок, на ней стоял графин и банка кофе, а также сахарница и чайник. Плита была белой, совсем новой, к ней проводился жёлтый провод счётчика газа, на ней стояла сковородка с застывшим жиром и чайник. Стол перед телевизором был шатким, одна ножка забита гвоздями. Холодильник был сзади стола и иногда вибрировал. Под телевизором стоял пакет со старыми бумагами, которые можно сдать на переработку.

Вадим Александрович заварил себе кофе, и с первым глотком этого горького напитка тепло разлилось по телу размеренными волнами. Профессор прошёл в зал, в котором стоял рабочий стол и полки, в самом углу располагался старый диван с дырявым поролоном. Большой стол со скатертью скрывал настольные игры, которые ему дарили по праздникам коллеги, считая, что у профессора есть внуки. В зале был выход на балкон, через большие окна пробивался свет фонарного столба по ночам, а по утрам сюда заглядывали лучи солнца, но профессор прятался от них под довольно плотными зелёными шторами…

В зале он сменил свою одежду на более домашнюю. Обычная полосатая футболка, показывающая бледную кожу с маленькими шрамами на кистях от работ в приюте, строгие брюки сменяли спортивные штаны с белыми полосками. Он продолжал пить горячий кофе с тонкой струйкой дыма и смотрел на чёрное небо сквозь стекло окна. Он видел блеск железных крыш чужих домов, едва видимые силуэты подоконников, в некоторых окнах ещё горел свет. Вадим Александрович любил атмосферу своей квартиры, такая тихая и спокойная. В глухих стенах лишь звучит собственное задумчивое бормотание. На вешалке висит только собственная одежда. В шкафах на кухне посуда для одного человека, а в ванне лишь одна зубная щётка.

Никто его не отвлекал и не мешал, его не ждали после трудного рабочего дня, его не доводили звонками и вообще многие забудут про его существование, никто не придёт на его могилу, когда его не станет, он будет лишь очередным профессором филологических наук, одним из тысячи старых и будущих. И хотя это одиночество приносило удовольствие, но внутри его души лишь угнетало, заставляя вспоминать, словно старую киноплёнку, светлые моменты жизни. Он не хотел, чтобы так случалось, хотел видеть улыбку матери, гордость во взгляде отца, но видит лишь своё отражение в зеркале каждое утро. Оно стареет, кожа становится всё более дряхлой, появляются всё более заметные морщины и седые волоски.

Его смерть в одиночестве неизбежна, никто из людей, что с ним имели дело, не сможет вспомнить лица и имени его, словно в памяти он стал белым пятном, а во всём мире и вовсе исчезли любые, даже смутные, намёки на его пребывание в этом грешном мире. Как же было уместно его внезапное исчезновение в будущем, о котором он даже не догадывался в эти времена.

Дом Вадима Александровича

Из-под стола он достал маленький чемодан на колёсах. В него он сложил всё, что может пригодиться во время полёта. Маленькая аптечка, сменная одежда, провизия в контейнерах, средства гигиены. Нужные документы и билеты он положил во внутренний карман своего пальто. Чемодан был с лёгкостью закрыт, ведь его содержимое не имело огромного объёма.

Всё оставшееся время профессор провёл в задумчивости. Его кофе давно закончился, и на дне остался налёт. Но это мало его заботило, сидя на диване, он больше переживал за полёт. Вовсе он не боялся самолётов, но мысли о внезапном падении вели к мелкой дрожи по всему телу. И Вадим Александрович не волновался о смерти, он бы её принял, вот только умирать так было бы больно. Всегда профессор думал, что умрёт так же никчёмно, как и жил всю жизнь, в кровати или в кабинете. Затем же он вспомнил и о цели своего визита. Он должен посетить чужой университет. Обычная поездка в гости к коллегам по работе, чтобы дать совет или перенять что-то в систему собственного университета. Вадим Александрович знал, что прекрасно изложит в отчёте все отличия, да и чудесно покажет себя перед лицами других профессоров, его раздражал лишь факт, что он сменит одних лжецов на других.

И там и там есть льстивые улыбки, удобные слова, но Вадим Александрович хотел верить в искренность и талант других преподавателей. Он не заметил, как уснул прямо на диване. Эту ночь он провёл безмятежно, скрашивая своё существование в снах. Просыпался старый филолог в шесть, словно по будильнику, обычно рано утром он чувствовал себя превосходно, будто снова вернулся во времена своей юности. Это было похоже на такой же восход, как и за окном, яркий и тёплый среди холодного воздуха. Потом же воздух чуть нагревается, становится обыденностью жизни, но для профессора яркость жизни тухнет и превращается в существование.