Андрей Плеханов - Царь муравьев

– Думаешь, тебе это дадут сделать?

– Не мне, а всем нам, фрагрантам. Мы – новая раса, и мы победим.

– Нас просто растопчут! Неужели «обычные» без сопротивления отдадут контроль над обществом?

– Пока нас еще можно растоптать, но лет через пять-десять это станет невозможным, помяни мое слово. Потому что сделать «обычного» фрагрантом – несложно. Новая кровь подлиз подобна заразной инфекции, но не вредной, а полезной, несущей человеку добро и здоровье…

Я сидел на полу, слушал слова Сазонова, и думал, думал, думал… Ганс недоговаривал многое – мне, «бунтарю и разрушителю», говорить о некоторых фактах было преждевременно и опасно. Но я и сам представлял, что ждет человечество в перспективе. Новая биологическая раса, значит. Понятно… Она смоет грязь, наслоившуюся за последние века – от церковной реформации до провалившегося по всем статьям социализма. Она исправит огрехи человечества, избавится как от непрерывно возникающего в мире авторитаризма, так и от охлократии, примитивной и бездумной власти толпы. Доминирование главной особи в «муравейнике» и проистекающая из этого новая иерархия будет восприниматься уже совсем по-другому, без обид и претензий каждой низшей особи на «демократию». Подлизы переделают людей, поглотят их, ассимилируют и сделают фрагрантами. И настанет новый порядок.

С точки зрения истории – ничего особенного. Сколько великих империй, стоявших незыблемо века и тысячелетия, рухнули под напором «новых» людей, появившихся, казалось бы, неизвестно откуда? Что написал бы на сей счет уважаемый мною историк Лев Николаевич Гумилев, будь он жив спустя сотни лет, ретроспективно обозревая нашу эволюцию? Наверное, что-нибудь подобное: «Этнос фрагрантов, возникший в начале XXI века в России, находился в фазе подъема, необычно быстро перешедшей в акматическую фазу. Меньше, чем за пятьдесят лет фрагранты установили контроль над большинством государств, изменив их идеологию и социальный строй»…

В век научно-технического прогресса все делается на удивление быстро. Кажется, только вчера некий модельер выдумал купальник «бикини», едва закрывающий девичье тело, и католическая церковь выступила категорически против, и протестанты были против, о мусульманах просто молчу, они до сих пор против женщин в принципе. А теперь многие девушки предпочитают бегать по пляжу вовсе без лифчиков, и даже без трусов, и никакая церковь не в силах запретить сие безобразие, благословленное самой природой. Потому что то, что естественно, то не постыдно.

Думаю, что всесторонне образованный Иван Сазонов прекрасно знал теорию Гумилева. У Ганса не было ни малейших оснований ждать, пока пройдут триста лет, предписанных для смены фазы мудрым Львом Николаевичем. Все переменилось со времени жизни Гумилева, и продолжало меняться еще быстрее. Не нужно даже смены поколений – ее заменит смена крови.

Умный Ганс выразился на удивление точно: новая раса, и ни в коем случае не новый биологический вид. Потому что скрещиваются подлизы и «обычные» без малейших проблем, и производят потомство – не только жизнеспособное, но и превосходящее своих родителей по многим признакам. И это значит: фрагранты и «обычные» принадлежат к одному биологическому виду.

И мне, как представителю медицины, было куда интереснее, что произойдет с нами, подлизами, в биологическом отношении, чем то, как мы скрутим генеральных директоров финансовых корпораций и прочую олигархию.

Кровь в на моем подбородке уже свернулась и высохла. Я проверил пальцем зубы – ни один из них не шатался после столь сокрушительного апперкота. Я стал фрагрантом, со всеми вытекающими последствиями. Мои десны восстанавливались с удивительной скоростью, любой профессиональный боксер мог мне позавидовать.

Я поднялся на ноги и обнаружил, что ничего не болит. Кроме души – болела она довольно заметно, как фурункул, из которого выпустили гной и наспех залепили пластырем.

– Прости меня, Иван… Ганс, – пробормотал я, опустив глаза в пол. – Ты прав, Ганс, мне надо быть умнее и уступчивее. И я буду таким, буду стараться изо всех сил.

– Я прощаю тебя, – произнес Ганс, и я не уловил в его голосе ни нотки сочувствия, только холодный рационализм. – Ты слеп и глух, Дима. Я надеюсь, что время исправит твои недостатки. Нельзя жестоко наказывать глупых кусачих щенков – из них могут получиться хорошие рабочие особи, даже друзья. Но если еще раз потеряешь голову, наказание последует немедленно, и не покажется тебе малым!

Был позыв поднять руки в жесте безоговорочной капитуляции. Но, конечно же, я не так не поступил – это выглядело бы по-фиглярски. А я не хотел снова раздражать Ганса, не хотел сердить его, и просто боялся. Он пришел, чтобы сломать меня, и сломал без особых усилий. Зря я его недооценивал. «Щенок» – Ганс выразился точно. По сравнению с ним я был щенком.

Хотя… Он сказал, что я – драгоценность. В чем, интересно? Спрашивать об этом не имело ни малейшего смысла – не ответил и не ответит.

– Спасибо, Ганс, – сказал я. – Еще раз прошу прощения.

Ганс достал левой рукой из кармана протез правой руки. Повернулся спиной и пошел прочь из комнаты. И, уже выходя через дверь, помахал мне протезом. Беззвучно, не оборачиваясь, без объяснений.

Мы расстались врагами. Не знаю почему, но я чувствовал это.

Я изгадил все, что только можно, и никакие извинения не могли искупить мою вину. Я болтался на ниточке, и только от Ганса зависело – перерезать ее или нет.

Я собрался рассказать Жене обо всем в тот же вечер, признаться в своей глупости и попросить совета. Но она не пришла домой. Не пришла и на следующий день. Это было лишь малым наказанием, но тогда я не осознавал этого. Мне повезло, что я был до предела занят. За два дня губернатору сделали еще три операции, и я участвовал в них, и отдал ему два литра своей крови – скажу прямо, это было не слишком приятной процедурой, хотя восстановился я уже через пару дней.

Я искупал вину своей кровью.

Губернатор выжил. Женя вернулась только через неделю, сердитая и неразговорчивая. Конечно, она знала о нашей ссоре с Гансом. Кровь для губернатора, насколько я понял, она не сдавала, где была – так и не объяснила. «Так, дела всякие». Достойный ответ человеку, с которым живешь и за которого собираешься замуж.

Я стал неврастеником чуть больше, чем раньше. Лучше сказать: «еще больше, чем раньше». Откровенно говоря, сравнивать меня прежнего, до «расстрела», и теперешнего язык не поворачивался. Подлизья кровь, текущая в моих венах, должна была сделать меня устойчивым существом, но я этого не чувствовал. Наоборот, любой пустяк легко выбивал меня из колеи.

Я заласкал Женю до полуобморока, закормил ее конфетами с руки до обжорства, отмыл в душе до красных пятен на коже, залюбил в постели до потери сознания. И моя снегурочка оттаяла. Она действительно любила меня, – если уж об этом сказал сам Ганс, то сомневаться не приходилось. Но она не была полностью моей – отдавалась мне телом и душой, но мыслями была где-то на стороне, в запретной зоне, соваться в которую мне не дозволялось.