Андрей Плеханов - Царь муравьев

– Слушай, Валера, ты все-таки послал мне этот свой сигнал? Попытался успокоить?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Я что-то такое чувствую…

– Не может быть!

– Наверное, это самообман… – Я закрываю глаза и тру веки ладонями. – Но мне на самом деле легче. Словно сто грамм виски принял.

– Почему речь об алкоголе? Уж не собираешься ли ты напиться, брат?

– Боже упаси!

– Ты на самом деле что-то чувствуешь?

– Не знаю… Показалось, наверное.

– Покажи руки.

Я протягиваю вперед пальцы, они не дрожат, замерли твердо и уверенно. Мне вполне можно доверить скальпель.

– Да, интересно… – замечает Валерий. – Но давай оставим эту тему, времени мало. Скоро будем у твоих, и нужно тебя проинструктировать.

– Инструктируй.

– Ты не был в психушке. Был в Голландии, у своего приятеля профессора Дика Крумхорна. Ты отдыхал там целый месяц, оттягивался в полный рост, облазил всю Европу. И сейчас только что вернулся, едешь из аэропорта. Мы с Антоном, твои друзья, подогнали тачку и везем тебя к родителям. По-моему, все просто.

– Просто? – переспрашиваю я. – У вас всегда все просто, черт вас подери! Все продумано так, чтобы ложь выглядела максимально правдивой. Но как ты объяснишь моим старикам, что я не говорил с ними по телефону целый месяц? Такое не объяснишь никак!

– Ты говорил с ними.

– Как?!

– По телефону, само собой. Как же еще? – Валерий изображает недоумение. – Ты же был в Голландии!

– Я был в психбольнице! – взрываюсь я. – И уж поверь, я нашел способ позвонить родителям! Звонил им сто раз, и никто ни разу не подошел! И сотовые их не отвечали!

– Успокойся, Дима…

– Блин, у тебя-то самого родители есть? Ты понимаешь, как я переживал? Что с ними было?

– Им поменяли все номера, и мобильные в том числе. Ты звонил в пустоту.

– И как же я тогда с ними говорил?

– Вместо тебя говорил другой человек. Твоим голосом. Сделать такое – легче легкого.

– И что он говорил?

– Все что положено. Куда вы ездили с Диком, как оттягивались, и все такое прочее. Радостные впечатления и фонтан эмоций.

– А я торчал в это время в психушке!

– Да.

– Боже… – Я откидываюсь на спинку сиденья в изнеможении. – Как вы меня опустили…

– Опустили, – Валерий утвердительно кивает головой. – Тебе еще повезло. Могло быть хуже, намного хуже.

– Ты вообще представляешь, каково это – торчать в дурке, медленно сходить с ума, зная что ты здоров? Видеть эти дебильные рожи, делать вид, что ты глотаешь таблетки, и выплевывать их в унитаз?

– Не знаю, – заявляет Валерий, – и знать не хочу. В меня стреляли четыре раза, и два раза почти убили. Ты знаешь кто – чистильщики. Вальку Валяева я скинул с крыши собственными руками, а ведь пять лет мы сидели за соседними столами – он капитан милиции, я старший лейтенант, оба опера. Я перешагнул через это, потому что так было нужно. Но дурку я не заслужил!

– А я заслужил?!

– Еще как!

– Из-за кого же? Из-за Ганса? Он ваш кукольник, играет вами, живыми марионетками, услаждает собственные извращенные фантазии, а вы рыдаете от счастья и умиления, подчиняясь ему!

– Ганс тут не причем.

– Как не причем?

– А вот так, не причем. Говорю тебе.

– А кто причем?

– Во всем виноват Чубайс, – произносит Валера неподражаемо ельцинским голосом, и я вдруг думаю, что именно он мог говорить с моими старичками моим голосом, почему бы и нет? – Дима, у тебя вроде бы есть мозги, неужели ты не можешь понять самого главного?

– Что главное? Объясни.

– Сядь спокойно и слушай.

– Сижу и слушаю.

Я опускаю руки на колени, расслабляюсь, физиономия моя, уже начинающая болеть от нервных спазмов лицевой мускулатуры, оплывает, как большая парафиновая свеча. Мне снова становится легче.

Я не полюбил Валеру, совсем не полюбил. Он чужой. Но он как-то воздействует на меня, почти усыпляет за считанные минуты. Я качаюсь на качелях между необузданным гневом и теплым кайфом. И сейчас снова пошла волна расслабления.

– Слушай, – произносит Валерий. – Никто не должен знать о фрагрантах – это и есть главное. Пройдет какое-то время, немало времени, и человечество осознает, что произошла необратимая мутация, случилось то, чего уже не повернуть вспять. Что мы знаем о глобальных мутациях? Почти ничего – в том, что касается прошлого. Разделение человечества на расы – вот тебе очевидный ряд мутаций. Но ведь были и другие… Они происходят постоянно, какие-то из них оказываются полезными, какие-то вредными – не мне объяснять это, доктор. Нынешний подросток-акселерат может переломить средневекового рыцаря через коленку, потому что в том было лишь полтора метра роста. Может быть, и христианство было глобальной мутацией, а последующее разделение христианства на ветви – мутациями вторичными? Кто это знает, немногие ученые-биологи уделили толику внимания тем событиям, которые переворачивали всю земную историю. Но ты, Дмитрий, должен осознать очевидный факт: ты сам мутант, подлиза. Ну да, конечно, как истый интеллигент, ты мучаешься сомнениями: хорошие фрагранты или плохие, стоит ли им позволить завладеть миром, или безопаснее истребить их, чтобы не допустить неприятных неожиданностей – к примеру, падения доллара или бессмысленности содержания огромных армий? У меня таких сомнений нет. Фрагранты – не гигантские муравьи и не пчелы, осененные разумом. Фрагранты – люди, всего лишь люди, стоящие на более высокой стадии эволюции. Может быть, те самые люди, которые по-настоящему вырвутся в космос и заселят другие планеты. Те самые, которые перестанут бесконтрольно плодиться и бессовестно убивать все живое на Земле. Мы уже есть, Дима, мы пришли. Но нас бесконечно мало, и мир, который нам предстоит заселить и перестроить, хочет убить нас. Каждое наше неосторожное слово может вызвать лавину, как крик в горах, может погрести нас, похоронить быстро и безнадежно. Ты этого хочешь?

– Нет, не хочу, – бормочу тихо, пряча лицо в ладонях. – Кожа моя пылает, я не знаю, что со мной. Валерий не просто говорит – он обрабатывает меня интенсивно, добивает с обеих рук, как боксер противника, прижав к канатам. Я уже в нокауте, стою на коленях, но мне совсем не больно, мне сладко и вдруг многое становится ясным, и хочется плакать от этой ясности. Валерий говорит как Ганс – тот словно вещает сквозь него, как через репродуктор, но это нисколько не коробит меня. – Где Женька? – прорывается моя самая страшная боль, мой нарыв. – Отдайте мне Женю, пожалуйста! Я не могу без нее жить!

– А что делаешь ты?! – продолжает Валерий, не обращая внимания на мой вопрос. – Напиваешься, прибегаешь в мэрию и начинаешь в присутствии прессы орать о фрагрантах! И потом еще предъявляешь претензии, что тебя не убили, а всего лишь отправили на перевоспитание…