Андрей Плеханов - Царь муравьев

– А что, есть разница?

– Между восемнадцатью и двадцатью восьмью – есть.

– Да я же говорю: двадцать один мне.

– А сколько лет было Игорю Варенцову?

– Ну, где-то под тридцать, – ляпнула она не задумываясь, и тут же стушевалась. – Ой, а откуда вы Игоря знаете?

– Ты знаешь, где сейчас Игорь? – ответил я вопросом на вопрос.

– Не знаю, давно его не видела.

– Врешь. Его убили, и ты не можешь об этом не знать.

Она поперхнулась виноградиной и закашлялась. Пришлось постучать ее по спине.

– Под тридцать, значит, ему было? – задумчиво произнес я. – А на фотографии выглядел как пацан. И ты выглядишь как десятиклассница, дорогуша. Хотя скорее всего тебе действительно двадцать восемь. И все это из-за вашей неестественной способности к регенерации.

– Неправда! – выкрикнула она, выставив перед собой ладони, защищаясь.

– Подожди, не перебивай. Знаешь, где умер Игорь? Здесь, в нашей больнице. Умер на моих глазах. Его привезли почти трупом, я зашивал его кишки два часа, и казалось, что он пойдет на поправку. А он взял и умер. Знаешь, почему? Потому что ему перелили кровь.

– Нельзя кровь, – прошептала она едва слышно, но я понял, прочитал по губам.

– А еще чего нельзя? Назначу тебе какое-нибудь лекарство, а ты нечаянно умрешь. Нам это надо?

– Все остальное можно, – пробормотала она, опустив голову и уставившись взглядом в пол. – Почему вы догадались, что я такая же, как Игорь? По запаху почувствовали?

– Я вообще не чую запахов. Когда-то мне проломили голову и я потерял обоняние.

– Откуда вы знаете про таких, как мы с Игорем?

– Сразу после смерти Варенцова в больницу пришли два типа из внутренних органов и велели сигнализировать обо всех пациентах, от которых пахнет васильками. Я не знаю, как от тебя пахнет, но то, с какой скоростью ты выздоравливаешь, наводит меня на определенные мысли.

– Сволочи! – Она сжала кулаки. – Это были уроды из «Чистилища». Вы ведь не позвоните им?

– Ни в коем случае. Что еще за «Чистилище»?

– Такая команда. Они входят в один из отделов УВД, но на самом деле сами по себе. Они преступники, убийцы. Они охотятся на нас, а мы даже не можем обратиться в милицию.

– Почему не можете?

– Потому что засветимся и в конце концов попадем в лапы все тех же чистильщиков.

– Вы – это кто?

– Подлизы.

– В каком смысле – подлизы?

– Чистильщики нас так называют.

– Почему они вас так прозвали?

– Не скажу, вы все равно не поймете.

– Уверена, что не пойму?

– Уверена! Потому что у вас нюха нету!

– А что, словами объяснить нельзя?

– Ничего я говорить не буду. Этого никто не должен знать, никто!

– Кто избил тебя и Игоря? Чистильщики?

– Нет, конечно. Чистильщики убили бы нас сразу, они не церемонятся.

– А кто же тогда?

– Не скажу!

– Женя, ты пойми, что находишься в большой опасности, – начал я увещевать терпеливо и осторожно. – Игорь умер, ты выжила только потому, что на тебя не наткнулись врачи, которые предупреждены о запахе. Я, можно сказать, спас тебя.

– Вы меня на самом деле спасли! Спасибо вам, Дмитрий Андреевич, но я не могу сказать вам ничего. Вы хороший человек, но не дай бог, чистильщики догадаются, что вы что-то знаете, и начнут раскручивать. Они из вас в два счета всю информацию вытянут, и пальцем пошевелить не успеете. Они это умеют.

– Что ты намерена делать дальше?

– Не знаю… – Она потерла лоб и удрученно покачала головой. – Мне нужно уйти как можно скорее, здесь меня застукают.

– Тебе есть куда уйти?

– Есть, – сказала она настолько фальшивым голосом, что в сердце моем снова кольнуло от жалости.

– Ты не умеешь врать, – тихо сказал я. – Идти тебе некуда, у тебя действительно большие проблемы.

– Это я не умею врать? – она глянула на меня с искренним недоумением. – Ах да, вы же без обоняния…

– А причем тут обоняние? – тут же заинтересовался я. Такой вот я проницательный, палец мне в рот не клади.

– Да не причем…

– Давай, выкладывай!

– Ничего не скажу! Вы что, следователь?

Ну вот, снова спугнул. Нужно поделикатнее.

Я взял конфету, одну из двух оставшихся, сел рядом с Женей, вплотную к ней, прижался к ней боком, чувствуя тепло ее тела, и сказал:

– Открой рот.

– Зачем?

– Открой.

Она открыла. Я положил на ее язык конфету и пальцем поднял вверх ее прелестный подбородок. Она начала жевать.

– Вкусно?

– Угу.

– Еще хочешь?

– Угу.

Я скормил ей с руки последнюю конфету. Прием нехитрый, но на нервных девушек действует расслабляюще.

– Не буду тебя больше расспрашивать ни о чем, – сказал я. – Хочу только предложить тебе конкретную помощь. У меня хорошая двухкомнатная квартира, я живу один. Если хочешь, поживи у меня, пока ситуация не разрулится. Обещаю, что приставать к тебе не буду, у тебя будет отдельная комната, и даже ключи тебе дам, проявлю высокое доверие. Кормежку тоже обещаю, кушай от пуза, обеспечу. Если согласишься, мы уйдем из больницы завтра утром, в восемь. Я оформлю историю болезни так, что никакие чистильщики никогда не догадаются, что ты здесь была. Даю тебе ночь на размышление.

– Я подумаю…

– Ну что же, думай. Спокойной ночи.

Я встал и пошел к двери. И уже выходя, услышал:

– Дмитрий Андреевич!

– Что? – я повернулся.

– Я согласна.

– Отлично.

Я кивнул и быстро выскочил в коридор, чтобы она не увидела моего лица, потому что на нем было написано идиотское счастье.

Получилось, о боже! Мне снова было о ком заботиться.

Если бы я мог, то пристегнул бы Женю к себе наручниками, чтобы она никуда не сбежала. Но спешить не стоило ни в коем случае. Девушка и так запугана насмерть, один неверный шаг – и все сорвется.

Подлизы, говорите? Что же, забавное название. Интересно узнать, что оно означает на самом деле.

Вы можете решить, что Женя досталась мне слишком легко. А еще вы непременно подумаете: как-то слишком просто девушка все выболтала. Вопрос стоит о жизни и смерти, она из породы каких-то особенных людей, на них охотятся, об этом нужно молчать, как партизану на допросе, а тут раз, и рассказала все первому встречному-поперечному…

Потому и рассказала, что смерть шла за ней по пятам, и положение ее было безвыходным. И проговорилась Женя, как выяснилось позже, не случайно, а намеренно, чтобы проверить мою способность работать мозгами. К тому же она почувствовала во мне заинтересованность, если не сказать больше. Подлизы все как один склонны к эмпатии – некому роду интуиции, сверхчувствительности, они воспринимают других людей тонко и в большинстве случаев безошибочно (в большинстве случаев, сказал я, но не всегда, увы, далеко не всегда).

А что касается того, что Женя мне досталась – вовсе не так. Тогда я думал, что до нашего с ней сближения осталось сделать лишь несколько шагов, и не представлял, насколько с ней будет сложно и даже мучительно.