Андрей Плеханов - Царь муравьев

И мы пошли.

Последующие минуты растянулись для меня в мучительные часы – время размазалось, казалось, что я двигаюсь в воздухе, сгустившемся до состояния студня. Я плохо понимал, что происходит, голова кружилась, руки и ноги едва слушались. Рафис и Родион, напротив, действовали как автоматы, четко и рационально, не задумываясь ни на миг.

Почему я так перепугался? Ведь совсем недавно я героически вызволил Женю из негодяйской квартиры, отлупил при этом кучу здоровенных парней, и при этом ни капли не мандражировал. Здесь было все по-другому, вот почему. Аура опасности окружала притон плотным коконом, я физически ощущал ее прикосновение – ледяное, бросающее в дрожь. Когда я ехал вызволять Женю, то не чувствовал ничего, кроме азартной злости, уверен был, что справлюсь с любым на своем пути, и, едва увидел перед собой дверь элитной квартиры, укрепился в своей уверенности. Те, кто похитил Женю, хотя и были подонками, соблюдали условные приличия в обычной своей жизни. От обитателей наркоманской хибары, особенно от Трупака, условностей ждать не приходилось. Нас запросто могли перестрелять еще до того, как мы войдем в дом.

Первым выстрелил Родион – всадил две пули в собаку, с ревом бросившуюся к ограде, продырявил ее огромную голову. Собака еще падала на землю, когда Рафис пинком распахнул калитку и понесся по тропинке. Мы с Родионом побежали вслед. Раф летел как молния, скорость его сделала бы честь любому спринтеру, он очень спешил. И он успел. Когда я завернул за угол, задняя дверь дома была открыта, а на крыльце валялся в сломанной позе тот торчок, который выходил к нам – должно быть, дежурный менеджер по продажам. Родион на скаку перепрыгнул его и скрылся в проеме. Я сжал кулаки… о боже, как мне не хотелось входить внутрь! И все же вошел.

Не увидел ни Рафа, ни Родиона. Не успел увидеть ничего, потому что на меня напали. Двое. Сложения парни были дохлого, но в руках держали бейсбольные биты, и я сразу же получил по плечу и по спине. Я даже не ощутил боли, боль пришла потом, а тогда лишь отрезвел, словно окатили ведром холодной воды. Так что в какой-то мере я был благодарен торчкам – они привели меня в чувство, за что немедленно поплатились. Дракой я бы это не назвал – одного я сшиб на пол жесткой подсечкой, у второго вырвал биту из рук, и тут же отоварил этой же битой по башке – не до деликатности в тот момент было. Потом наклонился и отоварил второго, причем весьма результативно. И наконец огляделся.

Я находился в коридоре – не длинном, но довольно широком, обшитом старой покоробившейся фанерой. Вдоль стены шел стеллаж, заставленный трехлитровыми банками, пустыми и пыльными. Здесь было дьявольски много мух – черных, жирных, наглых. Они ползали по грязному, почти непрозрачному стеклу перекошенного оконца, жужжащими стаями роились в воздухе и облепляли людей, лежащих на полу. Людей было четверо – кроме тех, кого уложил я, еще двое. Двое, уложенные до меня, выглядели мертвыми – во всяком случае, лежали они в темно-красных лужах, и кровь продолжала медленно вытекать из их тел.

Я пару раз взмахнул битой, приноровляясь к новому для меня оружию, осторожно заглянул сквозь приоткрытую дверь в комнату и увидел Рафиса.

Рафис стоял ко мне боком, бледный и мокрый от пота. Он судорожно дышал, к виску его был приставлен ствол пистолета. Пистолет держал долговязый детина, лысый, голый по пояс, в узких штанах из ткани, отливающей золотом, в пижонских сапогах-казаках на высоком каблуке. Я не видел его лица, зато во всех подробностях мог разглядеть спину – худую, с выступающими ребрами и торчащими позвонками, в то же время сильную, жилистую, даже мускулистую.

Передо мной стоял Трупак собственной персоной, я в этом не сомневался.

Комната имела немалую площадь, квадратов под двадцать, но мебели в ней не было совсем. Половину комнаты устилали матрасы, покрытые пожелтевшими от пота и грязи простынями. На матрасах лежали люди мужского и женского пола – числом шесть. Сразу было видно, что лежат они не под кайфом, вмазавшись «черняшкой» и ожидая прихода. Позы их красноречиво свидетельствовали, что каждого из них несколько раз ударили по голове и прочим частям тела. Рафис и Родион работали меньше, чем минуту, но потрудились от души. Но Раф все-таки прокололся, Трупак оказался ему не по зубам. Трупак поймал его.

– Мухин, кончай! – раздался из соседней комнаты голос Родиона. – Отпусти Рафа! Он же твой брат, Майк! Ты наш брат, Майк, не забывай об этом!

– Вот мои братья и сестры – они лежат, вы избили их безо всякой жалости! – проскрежетал Мухин. – Вы не братья мне, подлизы, смрадные черви! Вы нелюди – такие же, как и те, на кого вы работаете. Все вы сдохнете! Много ли вас еще осталось в живых, насекомые, что притворяются человеками?

Голос его не был зловещим, подобающим истинному порождению ада, вовсе нет. Я бы скорее назвал это болезнью голосовых связок – нарушением растяжимости, связанной с постоянным вдыханием едких паров. Так или иначе, голос звучал как синтезированный, словно Трупак в самом деле перестал быть живым и превратился в нечто вроде киборга.

– Майк, не доставай меня! – снова заорал Родион. – Не надо меня злить, я человек южный, злой! Я тебя не тронул – хотел бы, пришиб бы на месте. Я забираю мальчишку, а ты отпускаешь Рафика! И мы расходимся!

– Я сейчас убью его! А потом тебя! А потом мальчишку!

– Ты идиот! Если что-то случится с Рафом, развешаю твои кишки по всему дому! Ты у меня на мушке, кретин! Псих, параноик! Говорил же Ганс, что тебя надо убрать, что бесполезно с тобой нянчиться. Ты вовремя сбежал!

– Все вы умрете! И Ганс умрет, он достоин смерти более вас всех, и могила – дом его. Я найду его сам и убью его…

Препирательства продолжались, и я не знал, что делать. Сквозь щель не была видна дверь во вторую комнату, но я понял, что она открыта, и там находятся Родион и Денис, и Родик целится в Мухина. Патовая ситуация. Патовая для всех, кроме Рафиса. Малейшее неверное движение, и душа его отправится на тот свет через здоровенную дыру в черепе.

И тут кто-то дотронулся до меня. Я едва не заорал, дернулся в сторону, взмахнул битой. Слава богу, не ударил. Джеф Мулькин стоял рядом со мной и прижимал палец к губам – тихо, мол, доктор, без паники.

– Что делать? – шепнул я беззвучно.

Мулькин не стал шептать, он разыграл пантомиму. Взял биту, изобразил пару карикатурно-осторожных шагов по полу и легонько стукнул деревяшкой по своему затылку. А дальше показал пальцем на меня – мол, тебе делать все это, доктор.

Я замотал головой: нет, нет! Джеф кивнул головой и прикрыл глаза: да, доктор, да, твоя это работа.

Вот зачем я был здесь нужен, вот в чем заключалась моя роль: сыграть последний оглушительный аккорд, отпечатать финальную точку на лысом затылке Трупака. А как же профессионализм Родиона и Рафиса? Если не справились они, то смогу ли я? К примеру, выдам себя скрипом двери или половицы под ногой, и подпишу тем самым смертный приговор Рафису…